Елена Блонди - Шанелька и Крис [СИ]

Уже садилось сонное солнце. А она, поставив на лавку наплечный мешок, складывала в него еду и пожитки.

Сверток с горячими пирогами. Две фляги с травяным чаем. Теплый платок и тонкое шерстяное одеяло. Огниво с кресалом, мешочек с сушеным горючим мхом. И под самые завязки, — ленты и пояски, дивной красы, все поместились в мешок, туго сложенные, крепко увязанные.

Утром, знала она, совсем ранним утром, когда запоют синицы, прыгая за окном, нужно идти. Самой, потому что ждать не хватит сил. И на стене не осталось места.

На следующий день к полудню она была далеко. Шла, отводя красные ветки и золотые ветки. Прыгала с камня на камень через горную речку, что к вечеру покрылась у бережков тоненьким прозрачным ледком. И в темноте, погревшись у костерка, устроилась спать, завернулась в одеяло, поджала ноги в мягких теплых сапожках. Закрыла глаза крепко-крепко, загадав желание — увидеть суженого, узнать, какой тропой идет. Чтоб не пройти мимо.

Она шла и шла, то поднимаясь на горные склоны, то спускаясь в сумрачные долины, и дом остался далеко позади, а вместо чая во флягах плескалась вода из ручья, и пироги все съедены, кроме одного, треугольного, с лесной голубикой. Сапожки истрепались от грубых корней и острых каменных обломков, порвался рукав шубки, зацепившись о колючую ветку. И наконец, усталая и голодная, девушка остановилась на крошечной горной полянке, на которой нельзя было спотыкаться, а то упадешь и — лететь вниз, в пропасть у подножия великанской горы. Села на поваленное бревно, вытащила пирог с голубикой и услышала, в хрустальной тишине, в воздухе, тронутом свежим тонким морозцем, плачет кто-то. Маленький совсем, печальный.

Держа в руках пирог, она раздвинула почти облетевшие ветки. Увидела маленького волчонка, острые ушки, лохматый хвостик. Раненая передняя лапка.

— Бедный ты мой, — сказала девушка, садясь на корточки, — ну, иди сюда, маленький. Где же твоя мама?

Но волчонок только плакал, повесив хвостик и держа перед собой лапку, и ничего не говорил. Девушка вынесла его к бревну, осмотрела рану, промыла чистой водой и, приложив лист подорожника, вытащила из мешка одну из нарядных лент и перевязала. Потом они вместе ели пирог. А потом малыш запищал, сполз с бревна и захромал обратно в кусты, где мелькала серая шкура и блестели внимательные желтые глаза.

Девушка помахала маме-волчице, малышу, и отправилась дальше. Она уже знала, куда идти. Отсюда, сверху, видны были нарядные домики с красными крышами, очень далеко, в широкой долине, на краю прекрасного озера.

Но идти было далеко, очень далеко и опасно. Слишком круты были горные кручи, слишком узки черные расщелины. На одной круче девушка помогла спуститься маленькому горному барашку и обвязала лентой исцарапанный бок. Из мрачной расщелины помогла выбраться лисенку, огненному, как горящая ветка, и семь лент пропали, связанные друг с другом, истерлись об острые камни.

На опушке последнего леса, густого и темного, девушка оставила последнюю свою ленту, выстелив ею гнездо клеста, в котором горестно пищали озябшие птенцы, и посидела рядом, пока не увидела красногрудую мать-клестиху, что торопилась, неся в клюве шишку и издалека кланяясь девушке за ее заботу.

А в городе шумел праздник. Только дойти до площади, на которой взрывались огненные фейерверки, трещали трещотки, пиликали флейты и скрипки, она уже не могла. Прошла еще сто шагов и села, прямо в свежий, мягкий, такой ласковый и такой холодный снег. Подобрала под шерстяную юбку израненные ноги в рваных сапожках, обхватила себя застывшими руками. И закрыла глаза, клонясь и мечтая, вот бы пришел к ней охотник, ее прекрасный суженый, взял за плечо, поднял на руки, понес к теплому очагу, отогрел и поцеловал.

Открыла глаза, и обрадованная, обняла за плечи того, кто оказывается, уже нес ее, бережно прижимая к себе.

— Ты мой охотник? — сказала шепотом, ничего не видя заплаканными глазами.

— Нет, — ответил ей человек, — какой я охотник, я просто пастух. Совсем ты озябла, нужно тебя отогреть.

Хижина пастуха была совсем бедной, маленькой, но в ней стояло тепло, и в нем, делая его еще теплее, толпились вокруг низкого очага овцы и козы, спал у стены рыжий теленок, и над ним жевала сено важная корова с колокольчиком.

Все это девушка разглядела, когда отогрелась, поела свежего сыра и напилась горячего молока. А пастух сидел у огня, выглаживал мягкой ветошкой блестящую дудочку, и временами, приложив к губам, играл, так, по чуть-чуть, нескладно и потому смешно.

— Завтра праздник кончится. И я уйду на верхние поляны. Пока еще не встала вокруг полная зима. Пойдешь со мной? Я помогу тебе добраться до твоего дома, красавица.

— А охотник? — спросила девушка, — он тут?

— Конечно. Охотник любит праздники, ни одного не пропускает. Утром он тоже уходит. Но мы уйдем раньше, нам дальше идти.

— Нет, — сказала девушка, — не пойду! Я так долго шла. Я встану рано-рано, и побегу на площадь, мне обязательно нужно встретить его и поговорить с ним. Потому что он — мой любимый.

Пастух медленно положил дудочку на колени. Смотрел грустно.

— У тебя совсем порвались сапожки, красавица, в чем же ты побежишь?

— А ты дай мне свои, — поклонилась она пастуху.

— Ты растеряла свои варежки, милая. Руки еще не отогрелись.

— А ты дай мне свои, добрый пастух, — поклонилась она еще ниже.

— Хорошо, — кивнул он, — поспи.

И заиграл тихую песню, совсем печальную.

Слушая песню, девушка заснула. Ей снились прекрасные ленты, вились в светлом воздухе, зажигая кругом яркие искры, и весь мир смеялся, любуясь.

Утром, торопясь, она надела растоптанные большие сапоги, сунула руки в старые лохматые варежки. И побежала, не попив горячего молока, к площади, откуда слышалась провожальная песня и девичий смех.

Солнце выкатывалось из-за густого леса, сверкало тонкими искорками на нежных бахромках первого инея, но крепкий ночной морозец пощипывал щеки, кусал покрасневший нос, не желая отступать.

И вот, выбежав на просторную площадь, она остановилась, смеясь и протягивая руки. Совершенно такой! Тугой зеленый кафтан с медными пуговицами, широкий пояс с кожаной сумкой. Прекрасное лицо с ярким румянцем, шапка с пером, сбитая набекрень, так что видны золотые кудри. И синие, как летнее небо, большие глаза.

Только миг смотрела она на охотника, и потом девушки окружили ее, разглядывая и насмешливо улыбаясь.

— Ты кто? Откуда взялась? Прибежала из старого леса? Чего ты хочешь?

Сто вопросов упали на голову, покрытую истрепанным капюшоном. Но девушка молчала, высматривая за смеющимися лицами одно, которое ей снилось. И красавец, расталкивая подружек, ступил вперед, положил руки на пояс, красуясь.