Елена Блонди - Красный атлас [СИ]

Тогда я прискакала к Светлане специально, чтобы посмотреть каталог, который привез из Америки ее тогдашний жених. Звали его Скотт, работал он охранником в федеральной тюрьме где-то в Техасе.

Света нежно называла его «мой скотинушка». Среди бесчисленного количества фотографий славянок, желающих свалить за рубеж, была Светкина фотка с ослепительной белозубой улыбкой, моя разочаровывающе простенькая, почему-то слишком задумчивая, и черно-белое фото длинноволосой блондинки а-ля Барбара Брыльска в больших очках. Показывая на нее, Света сообщила:

— Это тоже наша девица. Ей уже лет сорок. Писем довольно много получила сразу, но все как-то заглохло. Сейчас пишет ей один, ему восемьдесят лет. Дед, конечно, но зато обещает ей виллу у моря, и у нее аллергия очень сильная, так по врачам ее всяким известным собрался водить.

Я вздыхаю:

— Да уж, сорок лет разницы, хорошо хоть не будет к ней приставать насчет секса. Да и помрет, наверное, скоро.

— Ты что, Блонди! Да он во втором письме ей предъявил претензии, что она пишет слишком сухо и без эротики. А насчет помереть, так хвалился, что все его предки чуть ли не до ста лет доживали.

— Безобразие! Беда нам, бабам, с этими долгожителями! Еще и эротики хочет, старый козел! Что же она будет ему отвечать?

— Н-ну, в-общем, Татьяна пришла ко мне, чтобы все перевести, заодно мы вместе ответ сочинили. Навертели там всяких глупостей про постель, интимный свет и поцелуи, короче, всякой ерунды. И отослали. Света скромно потупливает глаза и пожимает плечами:

— Я, конечно, понимаю, что все это как-то пошло, но, может быть, это ее шанс. Здесь-то ей, похоже, вообще ничего не светит. Я с сомнением качаю головой:

— Свет, ну какой шанс? Если она поведется на всю эту извращенческую муть, представляешь, какая жизнь ее ждет — никакой Америки не захочешь. А насчет виллы, как говорит наш директор «обещать — не значит жениться». Значит, ей нужно быть готовой идти до конца. Пусть возьмет с собой крысиного яду, а то вдруг его в Америке не продают. Света смотрит на меня с веселым упреком:

— Блонди, ну ты как пошутишь. Не знаю, ну вдруг все как-нибудь срастется? Нельзя же совсем ничего не пробовать! Я машу рукой:

— Ладно, не девчонка же она пятнадцатилетняя. В конце концов, сама разберется.

Через пар недель узнаю от Светки новости о ходе любовной переписки:

— Козлище наш письмо прислал. Очень доволен. На двух листах распинается про их будущую совместную жизнь. Сексуальную. Тут Света понижает голос и докладывает об интимных подробностях:

— Я, пишет, тебя раздену и буду целовать везде по-всякому. И во всех подробностях описывает, представляешь? Я даже не все слова смогла перевести. Она прерывается и грозно кричит мимо трубки:

— Женя, я кому сказала, помой чашки немедленно! И не мешай мне с тетей Блонди разговаривать! И снова шепотом:

— А потом, пишет, я лягу, а ты сядешь мне на лицо, и я буду пить твой джус. От нашего хохота чуть не взрываются телефонные трубки. Я просто плачу от восторга. Через пару минут, обретя способность связно говорить, советую Светке:

— Письмо никуда не девайте. Сними с него ксеру и будешь продавать девицам, жаждущим вести секс-переписку. Будешь только слегка переделывать.

На следующий день, прибежав с утра в реставрационную мастерскую заповедника, я встречаю там одинокого Антона из дружественного отдела охраны памятников. Немногочисленные сотрудники отдела достаточно молоды, также, как реставраторы, громкоголосы и словоблудливы, благодаря чему половина сотрудников других, менее дружественных отделов, вечно путает, кто из нас к какому отделу относится. Начальник реставрационного отдела Аня не всегда столь тесную дружбу поддерживает, поэтому иногда ребята не заходят к нам в мастерскую час-другой, но гроза стихает, и они, как-то незаметно, снова оказываются в нашей огромной полутемной мастерской, все окна которой распахнуты в приморский парк. Я прибежала нечаянно рано, и мы вдвоем с Антонием садимся за утренний чай. Среди прочих забавок и приколов я, не упоминая имен, рассказываю о ситуации с джусом. Тошка фыркает, вертя в руках чашку, в глазах пляшут чертики:

— Пусть она его предупредит, что по определенным дням придется довольствоваться «Кровавой Мэри». Через минуту зашедшая Аня укоризненно сообщает, что своим гомерическим хохотом мы распугали всех собак и воробьев в парке вокруг мастерской.

Через какое-то время я интересуюсь у Светы, как продвигается роман, и она возмущенно рассказывает:

— Представляешь, он оказался стопроцентным извращенцем. Снова написал ей письмо, требует всяких подробностей, прямо диктует, сколько страниц писать и в каком стиле, а о замужестве — ни слова! Я скорбно киваю, действительно, каков подлец, — при помощи аж трех писем совратил невинную сорокалетнюю девушку, мать двоих детей и даже не помышляет о браке!

— А еще я тут разговаривала с подругой одной моей знакомой, так этот пакостник ей тоже писал! Возмущение Светы совершенно искренне. Да, нет уже большой и чистой любви в нашем испорченном мире. Бедные женщины, вечно обижаемые жестокими мужчинами!

Через пару недель, после двух примерок платье практически готово.

Как и каждая сотворяемая вещь, оно мне уже и надоедало, и снова нравилось, и какие-то небольшие переделки присутствовали, но все, наконец, позади. Сидя в кресле с сигаретой, я разглядываю его, висящее напротив с неподшитым подолом. Заодно отражаюсь в зеркальной дверце шкафа. У нас обоих вид слегка утомленный. За две недели тесных отношений я настолько привыкла к полуразобранному платью, что уже не вижу его как цельную законченную вещь. Сейчас я знаю, что это пройдет, а раньше меня это очень пугало. Шьешь-шьешь, рукотворишь, а под конец — что-то невнятное. За окном неожиданный летний дождь заунывным шепотом бубнит нескончаемую сплетню. Он рассказывает ее уже полдня и, судя по интонациям, у него еще много чего есть порассказать. Отдыхательная сигарета закончена, я потягиваюсь, зеваю и, под звучащее из телевизора танго, подхватываю платье за талию со зверским видом латиноамериканского любовника. Платье не против, оно расслабленно виснет у меня на плече, и после двух поворотов, подгадав под заключительный аккорд, я отрываю его от себя и, схватив за плечи, театрально бросаю на белый пластик, склоняюсь… Телефонный звонок. Звонит моя сотрудница по музею Наталка — узнать, в каком месте нашего необъятного заповедника меня завтра можно будет поймать. Что-то в моем голосе ее настораживает:

— Ты что, не одна?

Я веселюсь:

— Одна вообще-то.

— Да ладно, я же слышу по голосу, у тебя там кто-то есть.

Я веселюсь еще больше:

— Да нету никого, правда!

— Ой-ой, секреты. Не буду вам мешать, удачи!