Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Ленка мгновенно и резко ощутила его плечо, прижатое к своему, колени — его и ее, укрытые одним одеялом. Сказала поспешно:

— Нам когда обратно? Чтоб тебя не прищучила Квочка.

— Я в два часа обещал Веронике. Ну, в три, значит, можно.

— Обещал же в два? — попеняла Ленка, разворачивая конфету и суя ему в руку.

— Да. А она сказала, ладно, но чтоб до трех вернулись.

— Золотая у тебя врачиха.

Под одеялом его плечи шевельнулись. Кивнул, жуя конфету и хрустя вафельной крошкой.

— Она хорошая, да.

— Будем говорить, Валь? Сейчас вот.

— Если хочешь, пойдем смотреть вокруг. Новый год ведь. Море там, луна. А еще ракеты, красиво.

Ленка прислушалась к себе. Да. Новый год, ракеты. И вдруг разозлилась. Хоть раз в жизни, Ленка Малая, ты можешь свободно сделать то, чего хочется тебе? А не то, чего нужно хотеть — по всяким разным причинам, по целой куче этих причин.

— Не хочу вокруг. Хочу сидеть и разговаривать. Ну их, ракеты те. Нет, если ты хочешь…

— Нет.

И тут они вместе сказали, начиная вопрос:

— А у тебя…

— А твоя…

Отсмеявшись, Валик махнул рукой:

— Давай ты первая.

— Твоя мама, она — какая? И не приехала вот. Расскажешь?

На берегу, исчерченном желтым светом фонарей, стало шумно, гулял народ, компаниями, кто-то голосил песню, кто-то смеялся, визжали дети, а следом кричали им женские негодующие голоса, чтоб тут же рассмеяться. И шум был хорошо слышен, ложился на воду, как еще одна вода, растекался поверх лунных бликов.

Но внутри этого шума стояла своя, особенная тишина старого пирса, полная тихих звуков, которые не мешали. Плескала вода, обтекая столбы, и маленькое эхо ловило плеск, кидая его к открытым дверям дощатой избушки. Доски поскрипывали иногда, то внизу, будто там кто-то ходил, совсем невидимый, с неровными шагами, а то совсем рядом, когда Валик усаживался удобнее, меняя подогнутую ногу, или сама Ленка откидывалась к стене, чтоб прислониться уставшей спиной. Над головами в одном месте у дверных петель тонко свистело, еле слышно, наверное, сквозняк нашел там себе узкую щелочку.

И все эти звуки их собственной тишины не мешали слышать тихие голоса друг друга. Ленка и Валик говорили. Рассказывали друг другу, замолкали. Переспрашивали, иногда тихо смеялись. А после молчали, думая.

Ленка искоса смотрела на опущенное лицо мальчика, так близко. Сейчас ей хотелось одновременно двух вещей. Закрыть глаза, прислониться плечом, и слушать голос, который совсем рядом. И — сесть напротив, к другой стене, закутаться в одеяло. Чтоб видеть его лицо, когда говорит. В паузах приходила мысль, как сонная надоедливая муха, о том, что даже длинные десять дней кончатся и что им дальше? Как? Разъехаться и сделать вид, что не было ничего? Вернее так — о, как было. Сразу же начинал в голове частить будущий Ленкин голос, вот они сидят на «серединке», Рыбка слушает, фыркая, чтоб сдуть прядку волос. И Семки смеется в нужных местах, когда Ленка расскажет про Квочку, и как вылупили глаза уроды Лысый и Марчик…

Такое вот. Приключение. И после него жить дальше.

— Она хорошая. Я говорил. Просто… Она так сильно страдает из-за меня, что мне еще хуже. Ну, она ж не виновата. Я знаю, могла бы вообще орать там. Типа, а, отец какой козел у тебя. Ты извини.

— Что? А. Да нормально. Я понимаю.

— Как будто совсем нету хорошего в жизни, понимаешь?

— Да. Но она переживает. За тебя. Сам сказал, два раза чуть не помер.

— Лен. Говорят, а вот, побывал. На том свете. Я, конечно, не видел ничего. Просто…

У берега завыл лодочный мотор, и они вместе подняли головы. Валик поднес к свече пустую консервную банку.

— Нас же видно, — шепотом догадалась Ленка, — окна светят, да?

— Ага. Чуть-чуть.

Но лодка ушла в сторону, звуки уменьшались, пока совсем не утихли. Валик положил жестянку. А Ленка представила себе черный кубик на тонких перекрестьях железа и окрашенные розовым окна. Так красиво.

— Про тот свет, — напомнила мальчику, — ну, если тебе не паршиво говорить. Про это.

— Нормально. Я не видел ничего, но голова поменялась, понимаешь? Мысли. Я подумал так. Если я умру. Да ладно тебе, я же про мысли. Слушай. Если умру. Ну, чего я успею за год или там за пять даже? Если совсем короткая жизнь. Даже если бы я вундеркинд, ну выучил бы сто учебников. И хлоп — помер. Все равно. Мне говорил Павел Константиныч, это врач там был один, нормальный дядька, а ты говорит, просто живи, как будто не маячит впереди ничего страшного. Будто ты такой, обычный. Лен… Я знаю, он как лучше хотел, чтоб я не плакал по углам, ой-ой я бедный какой. Но как я могу — просто? Я же не дурачок какой-то, раз-раз и забыл все, бегает, смеется. Я так не хочу.

Пламя свечи мигнуло и легло, затрепыхалось длинной чадящей ниткой. И вдруг погасло, под резким ударом ветерка. Ленке стало холодно, будто маленький огонек их грел. Но в темноте спокойный мальчишеский голос сказал:

— Нормально. У меня спички.

Он чиркал, говорил дальше, а свет снова очерчивал нос, полуоткрытые губы и темный блестящий глаз, прядь на скуле.

— Я так себе понял. Если, правда, жизнь короткая, то пусть в ней радости, всякие. Их же полно вокруг, а мы ходим-ходим, ищем, чего бы пострадать. Надо просто увидеть и не ходить мимо. Ты думаешь, я ненормальный?

— Думаю, — кивнула Ленка, приваливаясь к его плечу, — конечно, ты ненормальный, ну, это нормально как раз. Молчи. Сама знаю, что глупо говорю.

— Нормально говоришь, — возмутился Валик, и они расхохотались, колыхая пламя свечи.

— Понимаешь, вот получается, твоя мама — она нормальная. Сын сильно болеет, приступы, риск всякий. И значит, если нормальная, то должна страдать и переживать. Так положено. Ну, наверное.

— Она старается, — сказал Валик, — типа меня развеселить, но так паршиво выходит, что аж, прям… Эх. Так что я попросил, когда звонила, чтоб сидела там и не тратилась на билет. Соврал, что у нас тут экскурсии, да театры и дельфинарии. Ботанический сад. И вообще.

— Угу. А еще — Ленка Малая. Сергеевна. Ты ей скажешь?

— Нет.

— И я своим тоже не скажу.

Ленка вспомнила трагическое лицо мамы и прямо увидела, как оно исказится от радостной новости, что ее младшая дочь провела каникулы с братом, сыном той самой негодяйки, которая увела ее Сережу, да не удержала. И теперь тянет с бывшего полюбовника деньги. На больного сына.

— Замерзла? — Валик озабоченно завертелся, укрывая Ленке плечи концом одеяла.

Она покачала головой.

— Нормально.

И подумала, что она вдруг прикидывает какое-то будущее, их общее, а может быть, его вовсе и нету. В какой-то книге читала, у женщин так устроены мозги, из мелочи могут выстроить целый замок. Воздушный. А мужчины, было написано там, они думают по-другому. И чего мучить парня унылыми вопросами, а что же будет дальше, и как оно будет. Вот приехала к нему сестра, Ленка Малая, вполне такая яркая девица, умненькая интересная, да еще блондинка с волосами до попы. Значит, есть причины радоваться. А уедет — найдутся другие причины. Потому что он так решил, и он прав. А она старше, пусть всего на два с половиной года, должна быть умнее и поберечь. Так что, молчи, Малая, улыбнешься через десять дней, скажешь, пока-пока, драгоценный братишка, вот тебе адрес, пиши письма, а я тебе буду.