Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Жизнь, которая ждала ее там, показалась вдруг ворохом старых обоев, валяются, с картинками, но уже ненужные и мешают. И такие сушеные, что на зубах скрип. Можно ли там находить радости, настоящие? Или все они останутся тут, рядом с красивым мальчишкой Валиком Панчем. Который, вот что интересно, вдруг осторожно подумала Ленка, все меньше кажется ей походим на отца. И становится сам по себе. Просто парень. Высокий, с длинными руками, тонкими в запястьях. С красивой шеей и впалыми скулами, с темными глазами. И эти волосы, одна прядка все время падает на щеку, как в кино.

Нельзя. Нельзя это думать… Ленка заворочалась, нащупывая рядом хоть что. Ну что там, кулек или бутылка.

— Мандарин будешь? Один остался.

— Давай напополам.

Она молчала, когда свернули одеяла и шли обратно, уже в тишине, а все голоса стали далекими и вместо них из домов болтали телевизоры. В школу их пустил сторож, и Валик, поманив Ленку, двинулся не в медпункт, а на второй этаж, по сумрачной неуютной лестнице. В темном коридоре лежал на полу квадрат света из открытой двери в кабинет.

Панч постукал костяшками по косяку.

— Вероника Пална? А мы вот, пришли.

Дернул Ленку, выталкивая вперед.

— Видите? Живые, здоровые, и не пьяные даже. У нас была бутылка шампанского, мы ее открыли и вылили в море, чтоб праздник. Для Нептуна. Нет, для Посейдона. Нептун это потом, а Посейдон…

— Валя, умолкни, — Вероника закрыла тетрадь, снимая очки, — ну такой ты болтун. Молодцы. Иди, проведи сестру и в спальню. Я тоже лягу, на кушетке, вас вот ждала.

— С Новым годом, — сказала Ленка.

Та кивнула. Уже в спины спохватилась:

— И не курили? Ай, молодцы. Идите уже.

На пороге темного медпункта Валик замялся. В окно светил высокий фонарь, просвечивая черное кружево иголок и веточек.

— Ты устала, да? А то я могу еще посидеть, у нас в полвосьмого подъем, потому что процедуры.

— Устала, Панч, — ласково соврала Ленка, — иди, а я свалюсь и спать.

— Да, — сказал он, не двигаясь.

— Мне тоже рано вставать, а то придет же дежурная. А я тут, валяюсь.

— Да… — он продолжал стоять, высокий, с еле видным бледным лицом и широкими ссутуленными плечами.

Ленка подумала, что сейчас закричит. Или стукнет его кулаком с зажатым в нем плоским ключиком. Валик качнулся ближе, беря ее за плечи. И поцеловал в уголок приоткрытого рта, тыкнулся неловко, проведя губами по щеке, и — не отпустил, стоял, тепло дыша и прижимая губы к ее запрокинутому лицу.

В голове Ленки ударили те самые куранты, мерно отбивая общее время. Один могучий удар, входя в мозг, упадая в горло, протекал дальше, вибрируя и рассыпаясь на мелкие теплые камушки-гальки, укатывался в кончики пальцев. А следом уже второй, шел, как делают это волны, набегая одна на другую и не догоняя. И третий.

Вдруг заболел затылок, далекий, ударился о стену, не сильно, и не быстро, но как-то же надо было оторваться. И рука неловко завернута за спину, потому что надо повернуться, а непонятно, что тут где. Темно и все непривычное. Все, кроме высокой фигуры Панча, который так и остался стоять, чуть согнувшись, потому что он выше, чем Ленка Малая.

По дороге к кушетке Ленка чуть не уронила шкафчик, тот обрадованно зазвенел всеми своими полочками и дверцами. И, наконец, села, вцепляясь потными руками в холодную клеенку. Сглотнула и сказала хриплым, но бодрым голосом:

— Так. Вали спать, Валик от пишущей машинки. И двери закрой.

Неяркий свет из коридора погас, прихлопнутый белой плоскостью двери.

Ленка легла навзничь, слушая шаги, идущие к лестнице. Тихие и все тише. Зажмурилась, нашаривая сложенное у стены одеяло. Не открывая глаз, разложила его, завернулась, как была — в вельветовых джинсах, тонком свитерке и в носках. И притихла, еле дыша, чтоб не сдуть дыханием прикосновение губ — в самом уголке рта.

Насмешливый голос в ясной, гулкой, как ночной коридор, голове, сказал:

— Наша Малая все прынца ждет, на белом коне. Дождалась своего прынца, Малая?

Но Ленке было слышно, за насмешкой в голосе прятался испуг. А значит, это все правда.

В прошлом году, было дело, Ленка сильно напилась, прямо очень сильно. Это на Рыбкин день рождения, когда та поругалась с родителями, не захотела оставаться дома, и пришла с тяжелым пакетом и унылым бледным лицом. За окнами бодро задувал северный ветер, носил колючую снежную крупку. И Ленка, вздохнув, сняла клетчатую юбку, влезла в зимние штаны и толстый свитер. Взяли Викочку Семки и поехали к черту на рога, то есть на самый конец Змеиного мыса, где вдоль искрошенного пирса стояли, кренясь, списанные буксиры и старые пароходы с разломанными бортами. Там, прячась за пятнистым от ржавчины высоким бортом, открыли банку рыбных консервов и еще одну — с кабачковой икрой. И съели, скребя алюминиевой вилкой. Закусывая какое-то жуткое крепленое винище, его Рыбка купила в магазине, потому что другого там не было.

Ветер забирался в рукава, леденил граненый стакан и хмеля совершенно не чувствовалось, а потом они даже ели зефирный торт, нарубленный кусками в бумажном пакете. И совсем замерзнув, ушли, оставляя позади черные с рыжим горы бортов и рубок. Пешком двинулись к далекой остановке, уже согреваясь и смеясь, и даже мрачная именинница заулыбалась, откидывая с пушистых волос пуховую кружевную косынку.

Тут и догнал их жигуленок Мерса. Строган, выскочив и шутовски раскланиваясь, пригласил в нагретый салон, а сам весь блестел и сверкал кожаной курткой и зиперами на джинсах.

Девочки сурово согласились прокатиться до дискаря, нет-нет, никаких там на хату, знаем мы вас, и вообще, нам Малая не разрешает…

Ленка важно кивнула головой, приваливаясь к Рыбкиному плечу. Язык заплетался и рассказать, что да, я Малая, им запрещаю (это была тогда их дежурная шуточка), она не сумела. Доехали быстро и вылезли, совсем согретые. И тут хмель кинулся в голову и ноги одновременно. Всем троим. Оказалось, крепленое дурное вино — это вам не кислый сухарик.

Ленка смутно помнила, что вдруг обнаружила себя неправильно одетой, в смысле, куда ж на танцы в зимних неуклюжих штанах и толстом свитере. И маша рукой, задевая себя по носу, входить внутрь отказалась. Оля ее поддержала (и за локоть тоже), вместе они скрутили негодующую Семки и увели на остановку, подальше от озадаченного Мерса и хохочущего Строгана.

Ехали обратно долго. Потому что сильно мутило, два раза выходили, и Ленка помнит, как Оля стояла за остановкой, крепко держась за тонкий ствол деревца и оно качалось вместе с ней. И все вокруг разорвалось и летало отдельно, никак не складываясь в одну целую картинку. Но оно все было. Летел мимо кусок с испугом на нем, а как же домой? Следом кувыркался другой — а где Семки, куда ее унесло? На третьем была одна только пуговица штанов, и она никак не хотела попадать в петлю, а над головой Семачки монотонно спрашивала «Малая, ну ты скоро там, вон автобус-автобус-автобус»…