Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Он иногда приходил, длинный, весь из локтей, коленок и шеи, с выгоревшими за лето почти добела русыми волосами и бровями. Ленка шла из школы, а он сидел на скамейке у подъезда, вытянув ноги, смотрел издалека, кивал, и спрашивал:

— А чо, нет письма?

— Нет, — говорила Ленка, усаживаясь рядом и тоже вытягивая ноги, — звонила вот.

— Когда?

— Неделю. Нет, уже две недели назад. Теперь, наверное, через месяц только.

— Угу, — говорил в ответ Петичка.

Дальше вместе молчали, и Ленке ужасно нравилось, что с ним можно молчать просто так.

Сидела рядом, смотрела на четыре ноги, и на куст крыжовника за асфальтовой площадочкой. Думала, хорошо бы выдать Светку замуж за Петичку и пусть он к ним переедет. Ему можно, он классный. Правда, они станут жить в большой комнате, и как же тогда телевизор, кино там и всякие передачи, но в последний год все равно она его смотрит мало, а еще мама мечтает о втором, пусть маленький, но будет стоять в спальне, а большой цветной тогда в гостиной, то есть у Светки с Петичкой. Правда, мама несколько раз по телефону своей Ирочке говорила с решительным испугом в голосе:

— Ириша, молодые должны жить отдельно! Я просто в ужасе, ну, а если у нас? И тогда пеленки, и ночами это все. И все ведь будет на мне! Разве ж кто поможет? Как всегда, только я и в кухне, и по магазинам, и вдруг еще пеленки и всякие эти переживания. Ну уж нет!

Так и отложились в Ленкином сознании пеленки каким-то ужасом из ужасов, тем, чего нужно избежать во что бы то ни стало.

Но Светки нет, и потому пеленки маячили в неясном и далеком будущем, о котором мама вспоминала, когда не было других причин попереживать. А Ленке остался от Светки и Петички полный домашний набор фотолюбителя. Пара черных бачков со спиральными катушками внутри, фотоувеличитель, который жил в кладовке, упакованный в толстый полиэтиленовый мешок, перевязанный поясом от давно сношенного халата, четыре кюветы, одна — коричневая от проявителя. И всякие мелочи — квадратный резак для карточек, большой пинцет и запасное красное стеклышко в круглой металлической рамке с винтом. Маленькая Ленка иногда утаивала его, чтоб выносить во двор и глядеть на красное вокруг. Потом пробиралась к полке и совала обратно — под задранный край полиэтилена в кювету.

Глянцеватель!

Она вспомнила о нем, когда уже вынимала последнюю пленку из бачка и вешала ее сушиться в ванной, нацепив на нижний хвостик прищепку, чтоб не заворачивался. Петичкин глянцеватель, который поломался, на истертом месте шнура стал искрить, плохо грел, и Ленка отнесла его Пете в лабораторию. Он починил давно, пару раз напоминал Ленке, когда она сидела на старой тахте, показывал рукой на полку в углу, и Ленка там его даже видела, стоит, кругля высокие бочки, затянутые зеленым полотном. Но так и не забрала, вечно было не с руки и не вовремя. А теперь вот Петя уехал, и в лаборатории воцарился толстый Шошан, друг Кинга.

Ленка вытерла руки и задумалась, выходя из ванной.

— Мам, там пленки, сохнут, — напомнила в сторону кухни.

Мама оттуда выразительно вздохнула. Ленка ушла в комнату, села на свой диван, поджав ноги и разглядывая себя в зеркале стенки. Ей нравилось, как за всякими рюмочками и вазочками отражаются светлые волосы — тряхнешь головой, пересыпаются по плечам. А деталей, из-за которых можно загрустить, снова поняв, что ничего совершенно прекрасного в Ленкином лице нет, в дальнем зеркале не видно.

Так вот. Глянцеватель. Можно конечно, приклеить фотки к оконному стеклу, но они прилипнут, так уже бывало. Можно разложить на газетке, а когда высохнут, каждую прогладить утюгом. Но во-первых, там Валик, аж на двух пленках. А во-вторых, мама насмотрится на сетчатые колготки и как барышни валяются на диване, корча рожи и задирая ноги в шортах, и ей на полгода вперед хватит, чтоб стонать, пить корвалол и упрекать Ленку в грехах. Уж лучше ночью сразу посушить, сложить в пакеты, и девицам отнести, а свои спрятать, оставив на виду самые безгрешные.

Обдумывая, Ленка снова ушла в ванную, подцепила край пленки и стала на просвет разглядывать мелкие фигурки с черными лицами. А вот только лица, с белыми глазами по черному. Смешно — у Ленки поверх темного лица копна чернющих волос, а у Валика наоборот, волосы белые, будто сугроб на башке. Нет, скорее такая шапка из барашка.

Темноликие смотрели на нее глазами, похожими на цветы одуванчика, белыми в еле видных лучиках, и Ленка смотрела на них, как на что-то чужое. Слушала сердце, которое еле заметно покалывало, и боялась того, что сядет печатать, и тогда все снова вернется. Блин, подумала со злой беспомощностью, выходя и накидывая крючок, да что ж я такая вот! Даже влюбиться не могу нормально, так хотела, а вышло в результате чорти шо и сбоку бантик. Брат, малолетка, молчит, и одна от этого всего сердечная боль. А как же счастье? Где оно? И нафига вообще эта любовь, если в ней всего радостей — пока были рядом, смотрели и разговаривали, а как только расставались, даже на чуточку, то сразу вместо счастья куча всяких переживаний. Как только мама живет, постоянно переживая? И такое ощущение, что ей это даже нравится. Ленке решительно не нравилось то, что приходится тосковать и страдать. И она недоумевала все сильнее. Ведь если чертов Панч относится к ней так, как он о том говорил. И как смотрел на нее… То он должен ее поберечь, разве нет? Написать парочку слов. Такое может понять даже первоклассник, мрачно думала Ленка. О чем же говорит нам логика, думала она дальше все мрачнее, — значит, оно ему не надо. Ох.

— Оль, — уныло сказала она в телефонную трубку, — Оль, а поехали завтра к Шошану? После уроков. Мне надо глянцеватель забрать. Ну тогда уже и печатать. Да. Если отпустят, конечно приходи. Можно раньше сесть, ну в семь вечера, и тогда к двенадцати точно закруглимся. А. Нет, подожди. Давай сперва заберем глянцеватель.

Ленка повесила трубку. Печатать придется два раза. Потому что пленки с Панчем неохота показывать даже Оле. Ладно. Мать, конечно, начнет закатывать глаза, говорить про учебу, ну ничего. Не в первый раз.

На следующий день из школы они вышли втроем. Викочка сперва было надулась, когда поняла — Ленка позвала Олю, но после отошла, потому что и правда, кто ж знал, что у них отменят классный час и Викочка освободится одновременно с подружками.

Сейчас она шла, подняв голову и облизывая губы, покачивала на плече спортивную сумку с клапаном, и встряхивала стриженой головой, скинув на плечи капюшон светлого пальто в крупную клетку.

— Семки вышла на тропу войны, — прокомментировала Ленка, шагая рядом, — ты, Семачки, особо не старайся, тебе этот Шошан точно не понравится. Толстый, как порося.

— Да? — упавшим голосом переспросила Викочка.