Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Ну? И что говорит папа?

Ленка пожала плечами, распахнула пальто, съезжая на неудобном стуле пониже и вытягивая ноги под стол.

— Смеется только. Ничего он не говорит, потому что в партии, и у него паспорт моряка. Начнет рассказывать, могут визу прикрыть. Будет ходить на буксирах в порту.

— Это он тебе, что ли, сказал такое?

— Нет. Это я слышала, мать по телефону шепотом своей Ирочке.

Оля отодвинула пустой стакан и, сложив на краю стола руки, сплела пальцы, наклоняясь ближе. С двух сторон из залов — голубого и розового вразнобой слышались пение, удары и крики, иногда сильнее, когда дежурная по залу тетка выходила, открывая двери.

— Малая, ты достала. В понедельник на первом уроке будешь политику разводить, вот уж Валечка ваша обрадуется. А у меня разговор.

— Давай, — разрешила Ленка, — я уся унимание.

— Короче. Я решила Гане дать.

Ленка дернулась, шаря под столом ногой и усаживаясь повыше. Напротив белело серьезное и очень спокойное лицо Оли Рыбки, и сплетенные на краю стола пальцы — тоже совсем белые.

— Я… — растерянно начала Ленка, хотела возмутиться или обругать подругу. Но как-то не получалось. Потому что — а за что? Ну да, они все еще ходят, как доктор Гена сказал «в девушках», и не потому что так уж себя к свадьбе берегут. Это вообще смешно, в наше время думать о невинности, чтоб до самой свадьбы. Свадьба вообще что-то такое, мифическое. То, что должно произойти после института и после работы по распределению. По идее, конечно. Это ж выходит, почти в тридцать? Просто, пока в школе, то хлопот полный рот, если начать заниматься сексом. Во-первых, нужен парень свой, постоянный. Чтоб только с ним. Потому что город маленький, а пацаны трепливые, как полные придурки. Это в кино только показывают, ах, этот не сгодился, надо попробовать с тем. Во французских комедиях. В Керчи не Франция, тут, если кто трепанет, мол, она уже не девочка, так задолбают приставаниями. Считается, если девка пилится, значит, обязана давать любому, кто подкатится. Ясно, дебилизм, но придется же это все выслушивать. Каждый день. А когда свой парень, то все нормально, у Рыбки в классе есть такие, два года уже встречаются и пилятся, конечно. И у Ленки в классе тоже. А еще вот Танюха Лемникова, которая пришла после восьмого из другой школы, у нее парень на стороне, учится в техникуме, но тоже — все знают, что она его девушка.

Так что, если парня нет, то нужно в полной тайне. Да еще знать, как не залететь. Уж лучше закончить школу и тогда уже: более-менее взрослые, свободы побольше. А тут, как-то не вязались у Ленки в голове их коричневые платья и черные фартуки с тем, что идешь куда-то после уроков, там раздеваешься и, голая, занимаешься совсем взрослым делом. Секс. Простыни, подушки. Или еще хуже — подъезд с теплой батареей, расстегнутые штаны, спущенные до коленей. Это значит, там, где они стоят с Пашкой Саничем, треплются и смеются, или ругаются, вернее, Ленка его ругает, а он ржет и тискает ее, как плюшевого медведя. И вдруг они там — со спущенными штанами. А сверху сосед с мусорным ведром. Фу…

Оля тоже так думает, они с Ленкой несколько раз вместе на эту тему смеялись. Но сейчас главная закавыка в том, что «свой парень» из Гани никакой. Никакущий. Не будет он с Олей встречаться, как нормальные пацаны. А будет она у него одна из десятка, и если б еще десяток этот был один. А то какую поймает, ту и трахнет. Или его заловит девка, и Ганя, конечно, не откажется. Певец, блин. Звезда эстрады.

— Ну? — требовательно спросила Оля, — ты что замолчала?

Ленка пожала плечами, собирая мысли. Подняла руку ладонью к Оле.

— Подожди. Я подумаю, я сейчас.

— Думай, — разрешила Оля, слегка воинственно, видимо приготовилась возражать, а пока не на что.

Вот, вспомнила вдруг Ленка важное, тоже от доктора Гены. Будешь, как цветок, раскрываться. Такую вот сказал глупость. Глупыми такими словами. Прямо тебе кино, куды там. Но…

— Оль. А зачем ты хочешь?

— Я его люблю, — торжественно сказала Рыбка, выпрямляясь. Тряхнула головой, белые прямые пряди рассыпались по кружевной пуховой косыночке на плечах. На впалых скулах запылал румянец.

— Угу. Ну, будете вы спать. И что? Ты ж понимаешь, да, насчет Лильки Звезды и насчет барышень вокруг Гани. Что изменится-то? Давай, честно.

Оля подумала, опуская глаза к пустому стакану. Снова подняла их на Ленку.

— Ну… Он тогда поймет, что я его люблю на самом деле. А то не верит же.

— Это он тебе сказал так?

В ответ на Олин кивок Ленка разозлилась.

— А то не знаешь, они все это говорят! Ах, не даешь, значит, не любишь. Дай и поверю. Оля, блин! Мы это проходили еще в пятнадцать лет! Это не причина! Ну ладно, допустим. Поверил он, за сердце схватился, о-о-о, Рыбища мене любит, аж дала! И дальше что? Тебе что?

— Я не знала, что ты такая эгоистка, — скорбно возразила Рыбка, — это же любовь, але, Малая? При чем тут я, мне? Когда любишь, то надо так, что ему было хорошо!

— А мне кажется, надо чтоб обеим. Обоим. Ну и мне кажется, нужно ж хотеть секса.

— Чего? — удивилась Оля, откидываясь на спинку стула, — хотеть? Ты с дуба упала, Ленк? Кто ж его хочет?

Со стороны розового зала заиграла бравурная музыка, громко и победительно запели главные герои, захлопали деревянные сиденья и поднялся шум, постепенно стихая — народ уходил в другой выход, удаляясь от кафетерия. Оля сидела с таким уверенным на лице удивлением, что Ленка смешалась и покраснела, маясь тем, что снова сморозила глупость, кажется изрядную. Как цветок, ага…

И одновременно ужасно сильная пришла тоска, уколола под ребра, как укусила, из-за этого вот «с дуба упала», которое они с Валиком говорили друг другу. И следом — память о сне, в котором плеск воды, провисающие реденькие стенки палатки и он, голый, таким приснился. И тот поцелуй, во сне, совсем не такой, как их единственный, в жизни. Но это ведь сон.

— Ленк, надо идти, уже девять. Слушай. Ты кино и жизнь не путай, поняла? А то, как лопух последний, веришь всякой ерунде. Любовь есть, да. А вот это вот, ах, и покатились валяться голые, это все сказки. Для красоты. На самом деле мужик хочет, баба дает. И тогда у них может что-то получиться. Ну там встречаются. Или семья там, дети. Или вот, как я хочу, пусть знает, что я его люблю совсем. И будет делать, что хочет, но будет это знать. Ну, я не могу сказать яснее.

Она поднялась, застегивая пальто и накидывая косынку на волосы. Ленка тоже встала, вешая на плечо сумочку. Спускаясь по плоским ступеням в вестибюль, спросила негромко, тыкаясь к уху идущей ниже Рыбки:

— И когда? Прям вот вот щас?

Та пожала плечами.

— Ну… ну, может на восьмое марта. Он меня пригласил. В кабак. И в гости. Чего ты бормочешь там?

— Хорошо не двадцать третье февраля хоть. День советской армии. Отечество защищать…