Эмил Манов - Сын директора

На вокзале шумно, отправляются последние вечерние поезда. Шефа в экспедиции нет. Заглядываем в его комнатушку на верхнем этаже. Он сидит за старым письменным столом, ест яблоко и читает газету «Спорт». Круглая стриженая голова блестит под светом лампочки. Увидев нас, он ухмыляется, даже кожа на голове ползет назад:

— Что-то вы рано… Прошло похмелье, Николай?

Он — единственный у нас, кто иногда называет Кореша по имени. Кореш бормочет:

— Мать заболела, потому и не пришел.

— Это ты мне рассказываешь? — подмигнул Шеф. — Ничего, сейчас разомнешься. А я посижу, почитаю газетку.

— Можно, — великодушно говорит Кореш. — Задницу отсидишь от чтения… Шатун пришел?

— Здесь. Пошел в буфет.

Мы решаем тоже отправиться в буфет, газеты начнут подходить только через час.

— Но по-умному, — говорит Шеф. — Чтобы мне потом вас не искать.

В буфете мы находим Шатуна. Его худое лицо зелено в тон ватнику. Здесь же и Ненов, заместитель Шефа, за тем же столом. Расстегнул пальто, с вечным красным шерстяным шарфом на шее. Он ест — жует котлеты и глотает пиво. Перед Шатуном — рюмка виноградной, для отрезвления, как сообщает он не без гордости. И ему вчера вечером пришлось тяжко. Глаза покраснели и припухли, потеряли свою мышиную прыткость, телогрейка молодечески распахнута, видна хилая грудь. Но вообще-то он жилистый, как стальная проволока. Едва дождавшись, пока мы сядем, он начинает рассказывать свои приключения.

— Ух, и здорово было! Ходили в «Горублянско ханче» с одними чувихами… нечего говорить! Пили, дрались, блевали… Экстра! Потом пошли к одному приятелю, и до утра.

Шатун победоносно ухмыляется. На голове у него, там, где начинаются лохматые цыганские волосы, и вправду торчит здоровая синяя шишка. Руки ободраны, будто дрался с десятком котов. Но насчет «чувих» наверняка врет. Самое вероятное, как замечает Кореш, играл в кости и его обчистили.

— Честное слово, с девчонками были! — клянется Шатун. — Ты, Кореш, как время провел?

Кореш не удостаивает его ответом. Его больше занимает помшефа Ненов, который молчаливо доедает свои котлеты.

— Ненов, что-то ты сегодня разошелся. У тебя, случайно, не наследник родился?

— А что? — подозрительно смотрит тот на него.

— Да вот, смотрю, деньги на ветер бросаешь. Котлеты, пиво… Не угостишь?

Уязвимое место Ненова — скаредничество, и мы с Шатуном не можем удержаться от улыбок. Ненов не принимает шутки:

— Ты будешь зарплату пропивать, а я тебя угощать. Нашел дураков.

Его лицо вытягивается и принимает недоступное выражение. Знает, что все его считают скрягой, и это его не беспокоит, но если скажут — злится. Зря он связался работать с грузчиками, дали бы ему канцелярию какую-нибудь — цены бы ему не было, так он любит порядок и тихих людей. А впрочем, мужик ничего. На работе старается, собирает деньги на «запорожец» и поэтому страшно боится каждый месяц, как бы не уплыла премия. У Шефа — «москвич», у него будет «запорожец», это тоже в порядке вещей. И купит, потому что жена его тоже работает, а детей у них нет. Шеф, который вообще-то не любит сплетничать, однажды обмолвился, что из-за машины они едят кастрюлю фасоли по три дня.

— Курочка по зернышку клюет, а, Ненов? — посмеивается Кореш. — Не получится из тебя большой начальник.

— Ты на себя лучше посмотри, что из тебя получится.

— Как что… На что гожусь, таким и остался. Работяга, вкалываю. Плохо, что ли? Что выбиваю — проживаю, не хватит — у Пешо займу. — Кореш подмигивает мне. — А у тебя от экономии и переживаний душа стала со стотинку.

Бесцветное лицо Ненова становится кирпичным. Он закутывает шею шарфом, застегивает пальто, встает. Глаза его презрительно суживаются:

— С таким умом, батенька, далеко не уйдешь… Я, может, и не стану большим начальником, а вот ты всю жизнь будешь болтаться по вокзалам. Такие, как ты…

— Какие такие, как я, Ненов?

Голос у Кореша сразу становится тихим, улыбка — кроткой. Я посматриваю на него с тревогой. Кладу руку ему на плечо, но он снимает ее и так же кротко повторяет:

— Какие такие, Ненов?

— Сам знаешь, какие, — бросает Ненов через плечо и уходит.

Я удерживаю Кореша на стуле. Он весь как-то обмякает, но не спускает глаз со спины Ненова, который исчезает в зале ожидания.

— Эй, вы чего? — Шатун с недоумением смотрит то вслед Ненову, то на Кореша. — Обидел он тебя чем, Кореш?

Кореш молчит и только скулы на его лице подрагивают. Подзывает официанта и заказывает большую рюмку виноградной.

— Слушай, — говорю я, — не пей сейчас.

— Не лезь, Пешо.

Шатун открывает рот, чтобы что-то сказать, но Кореш так на него взглядывает, что он тоже испаряется.

Я не обижаюсь на Кореша, мне просто горько за него. Интересно, откуда Ненов узнал об этой старой истории? Кореш ее не скрывает, но и не любит, чтобы ему кололи глаза.

Он закуривает и щелчком среднего пальца отшвыривает спичку.

— Намну я ему шляпу как-нибудь, этому…

— Без глупостей, Кореш, не обращай внимания. Может, он и не об этом говорил.

— Знаю я, — говорит Кореш, глядя прямо перед собой. В глазах у него — собачья тоска. — Всегда найдется какой-нибудь, чтобы колоть глаза… Но шляпу я ему намну.

Не знаю, что ему ответить. Но рассказал мне эту историю еще в казарме. Я его ни о чем не спрашивал, — просто мы сидели однажды на плацу, лейтенант разрешил отдохнуть, а Кореш был что-то кислый и сам мне все рассказал. Ему было пятнадцать лет, попал в приятели к двум «корешам» постарше, людям опытным, и однажды они его поддразнили: слабо стащить помидор из-под носа у продавщицы! Все было в шутку, и помидор он стащил. Потом, когда понял, что шутка кончилась и испугался, те стали смеяться над его страхом, и риск показался ему заманчивым. Пошли «работать» по прилавкам больших магазинов. Попробовали обворовать киоск с сигаретами и галантереей, их поймали. На суде кореши все валили на него — он был младше всех и попался в первый раз, — и он взял вину на себя. Суд, конечно, не поверил. Тех двоих осудили, а Николай просидел несколько месяцев в колонии для малолетних. Вышел, начал работать по стройкам, — от старых шуток осталось только прозвище «Кореш». «Потом, когда пришло время в армию идти, из-за этого дела хотели меня записать в трудовые войска. Если бы не мать, застрелился бы. Она ходила просить в военкомат, носила удостоверение, что отец был инвалидом Отечественной войны…»

В армии он был отличным солдатом, страшно дисциплинированным. Приняли его в комсомол. Старшина Караиванов очень его любил, и когда нас произвели в младшие сержанты, разрешал ему самостоятельно обучать новичков строю и стрельбе.

Официант приносит рюмку виноградной, Кореш тянется к ней, я накрываю ее рукой.