Робин Слоун - Закваска

Дверь открылась, и показалась женщина с солеными сливами со всеми оттенками досады на лице. Я попыталась поймать ее взгляд, чтобы приободрить ее, но она была полностью погружена в себя, неся свою банку к лестнице, которая вела в главный павильон — возможно, там она купит кардамонового мороженого, чтобы успокоиться.

Распорядительница с сияющими глазами открыла дверь в комнату жюри и пожелала мне удачи.

От: Бео

Сегодня вечером мы с Чайманом решили подсчитать все места, где мы жили: Брюссель, Будапешт, Турин, Авиньон, Эдинбург, Сан-Франциско. Шесть — обычный результат для пары мазгов. Не знаю, может, стоило посчитать Эдинбург дважды, раз уж мы снова туда вернулись. У Чаймана любимый город — Сан-Франциско («Сто пудов!» — кричит он), а я свой, наверное, пока не нашел.

Это была широкая комната с большим окном и ошеломляющим видом на залив, прямо напротив был остров Йерба-Буэна. За длинным столом в ряд сидели семеро судей — четыре женщины и трое мужчин. Они уютно устроились, укутавшись в шарфы и туники. Простые ткани, свободный крой. Кожа и волосы у них были разных цветов, но все они были округлые и самодовольные, как боги урожая, надерганные из разных пантеонов.

Все, кроме одной; она сидела в конце стола, и в ней было больше от Аида чем от Деметры или Диониса. У нее были сияющие прилизанные черные волосы, на ней — черная кожаная куртка поверх блестящей черной футболки. Может, это богиня смерти и заодно уличной моды?

— Добро пожаловать, — хором пробормотали боги. — Что вы нам принесли?

Они розовощеко улыбались, вокруг глаз собрались дружелюбные морщинки. Широколицые, золотоусые, они совсем не выглядели как суровые непреклонные судьи. Даже королева подземного мира улыбалась.

— Давайте попробуем, — сказали они.

На подносе среди ножей, ложек и чашек лежал, в том числе хлебный нож. Ритуальные инструменты. Я взяла нож с подноса и отрезала семь щедрых ломтей.

— Расскажите нам про свой хлеб, — сказали они. — У нас уже много пекарей. Но никогда ведь не знаешь заранее, правда, Жаклин? В Иннер Сансет вполне может пригодиться хороший хлеб. Да, Марко, ты прав, но дай ей сказать. Расскажите нам о нем.

— Он уникальный, — сказала я. — Поэтому я его и принесла. Главное в хлебе — закваска, правда же? Эта закваска особая, и я подумала, что вы ее оцените. (Немного лести. Они хорошо ее приняли — заворковали, защебетали, а те, у кого были усы, принялись их разглаживать.)

Я смотрела, как они едят — очень аккуратно, не торопясь. Они нюхали хлеб, сгибали куски и отламывали кусочки поменьше. Одна седовласая богиня подняла его над тарелкой и посмотрела сквозь него на свет, как будто это был не хлеб, а витраж в окне.

— Хлеб хороший, — сказали они. — Правда очень хороший. Но у нас уже есть хлеб, много хорошего хлеба на закваске. Ваш лучше? Может быть, он подойдет для какого-то конкретного рынка?

Бородатый бог вина и пиров спросил прямо: «В русле какой традиции вы печете?»

Его вопрос поставил меня в тупик. Я бы запросто соврала, но я не знала ни одной пекарской традиции. Я чуть было не сказала, что училась по книге Эверетта Брума, но вовремя остановилась: каждый первый пекарь, который заходил в эту комнату, наверняка учился по Бруму.

— Я вообще-то работаю в айти, — призналась я. — В «Дженерал Декстерити», может, вы?.. Ясно. Я принесла свой хлеб в столовую, и шеф Кейт… В смысле Кейт… — я осознала, что не знаю ее фамилии.

— Кейт Росси, — сказала богиня смерти. — Это она вас сюда отправила?

Из-под великолепной бороды донесся вежливый вопрос:

— Вы сказали, айти? То есть вы… айтишник?

Я объяснила, что я программист.

— И что вам больше нравится? Программировать или печь?

— А что, нужно выбрать что-то одно?

— Вполне возможно, что вам придется выбирать, — сказали они. — Когда-нибудь потом… Например, Лейк-Мерритт — очень бойкое место, требует от продавца полной отдачи. Как считаешь, она подошла бы для Лейк-Мерритт? Ой нет, нет-нет, это я просто для примера.

Богиня, сидевшая в центре, замотанная в голубую шаль, которая все это время хранила молчание, легким жестом заставила остальных замолчать. К хлебу она едва притронулась. В ее глазах не было ни капли милосердия, когда она посмотрела не меня и сказала: это все.

— Хорошо, спасибо, — сказала я.

— Спасибо, что принесли нам свой хлеб, — сказали они. — Спасибо, что пришли.

Я ждала результатов, наматывая круги вокруг здания, и только пару раз успела лизнуть нежный фисташковый рожок, когда меня позвали:

— Эй вы, с хлебом.

Я, с хлебом?

Это была королева подземного мира. Она стояла в тени колонн, поддерживавших необъятную крышу Ферри-билдинг, и курила. Выглядела она безупречно нонконформистски. Она ровно на пару сантиметров отошла от знака, запрещающего курение.

— «Дженерал Декстерити» делает роботов, да?

Я начала было отвечать, что да, автоматические руки-роботы для лабораторий и…

— Значит, вы программируете роботов и печете хлеб.

— Да, — сказала я.

— Интересно.

— Да?

— О да. Но местный народ подозрительно относится к технологиям.

Меня захлестнула волна радости. Это был намек?

— Думаете, я получу место?

Она подняла голову (я подумала, что это начало кивка, но ее голова так и зависла в воздухе, пока она молча меня разглядывала).

— Посмотрим.

Засольщики огурцов и другие производители фермерской снеди собрались вокруг Ферри-билдинг. Пробили гигантские часы, три гулких удара. Распорядительница с сияющими глазами стояла на помосте и зачитывала имена из списка, как герольд, оглашающий приказ королевы. Вообще-то так примерно оно и было.

Я оглядела толпу. Некоторые стояли с лицами, перекошенными от волнения, на грани слез или обморока, у других на лицах читался спокойный пессимизм.

— Гилрой, — объявила ассистентка.

Самый далекий рынок.

Она стала зачитывать имена и продукты.

— Соня Тарковски, чай.

В дальнем ряду раздался тихий возглас, и сотни глаз, блестящих от зависти или даже откровенной злобы, обратились к Соне.

Список продолжался.

Таня, Грэм и Дженна, сыр, кофе и хлеб (на хлебе я вздрогнула). Толпа редела, ставки росли.

Мы двигались на север и на запад, от Гилроя через Лос-Альтос к Колме (сосисочник, которого распределили туда, тихонько зарычал), от Оринды через Морагу к Лейк-Мерритт, все ближе и ближе к зданию, где мы все стояли.

Каждый, кого выбирали, подходил к столу возле лавки, принадлежащей целой торговой династии, чтобы получить пакет с информационными брошюрами. А мы, остальные, стояли и слушали, как рынки становятся все престижнее, а списки — все короче.

Я уже не питала никаких иллюзий. Меня не выберут.

Распорядительница подобралась к самому концу.