Робин Роу - Птица в клетке

– Может, я совершенствуюсь, не думала? Ты обыгрывала меня, когда мне было девять.

– Ладно, ладно, Панки Брюстер. – Это мама намекает, что я бродяга, как главный персонаж ситкома восьмидесятых. Странное сравнение, как по мне. Я нашел сериал на ютубе. Панки, невзирая на своеобразное имя, милая маленькая девочка.

Та же история с Руди Руттигером – так мама зовет меня, когда считает, что я грублю. Я посмотрел этот фильм про решительного мальчика-католика, который все-таки пробился в футбольную команду Университета Нотр-Дам, и заявил маме, что логичнее называть меня Руди, когда я преодолел все препятствия и добился успеха. Но на логику ей плевать.

– Кроме того, – говорю я, – если у тебя деменция, как ты можешь помнить, что где лежит, будто у тебя фотографическая память?

– Это все мамы умеют, – улыбается она. – Мы всегда знаем, куда наши дети засунули носки или учебники.

– Все с тобой в порядке. Просто я обыграл тебя в «четыре в ряд».

Она хмурится, но уже притворяется, а не по-настоящему сердится.

– Харви с Мариссой сегодня опять сцепились, – рассказывает мама во время третьего раунда. В такие моменты она жалеет, что стала социальным работником. Ей приятнее, когда она может погасить стычку своих коллег. – Харви точно нужно походить к психологу.

И я вспоминаю о нем.

– Я сегодня видел Джулиана.

Лицо мамы превращается в маску с жутковатой наигранной улыбкой. Так всегда происходит, когда она расстраивается, но старается не подать виду.

– И как он?

– Все так же.

Такой же хрупкий для своего возраста, такой же взъерошенный, с теми же огромными круглыми глазами. Правда, есть одна перемена, которая маму встревожила бы: Джулиан слишком тихий и дергается, как испуганный котенок, стоит подойти слишком близко. – Я пытался поздороваться, но он улетел прочь. – Я не уточняю, что Джулиан буквально улетел, то есть развернулся и убежал со всех ног.

Мама роняет фишку на доску, но мыслями она явно далеко от игры.

– Я каждый день о нем думаю, – признается она.

Я делаю ход, но тоже рассеянно.

– Знаю.

Мисс Уэст несчастлива. Я это знаю, потому что она ведет себя как Джаред, эдакий взрослый ребенок, что пытается развалить твою башню. Она преподает физику, наш первый урок. Ужасно нервное начало дня, но иногда я думаю, что оно и к лучшему. По крайней мере, можно сразу отмучиться.

Я сажусь в конце класса, и не успевает урок начаться, как мисс Уэст уже забирает у одной девочки телефон и кричит на мальчика, который с кем-то перешептывался. Тут в кабинет вкатывают Доун, девочку с церебральным параличом. Мисс Уэст смотрит, как социальный работник помогает девочке пересесть с инвалидной коляски за парту. Процесс достаточно болезненный и тяжелый, Доун всегда морщится и обливается потом.

– Доун, – обращается к ней мисс Уэст, когда все позади, – а тебе не проще оставаться в коляске?

Доун захвачена врасплох и округляет глаза за стеклами очков.

– Мне нравится сидеть за партой, – наконец отвечает она.

Ее голос немного странный, словно буквы не могут до конца сформироваться. Мисс Уэст кривится каждый раз, когда Доун говорит.

– Но всему классу каждый раз приходится ждать. Если все-таки хочешь настоять на своем, тогда потрудись приезжать раньше. Все эти твои опоздания и досрочные уходы очень мешают.

Доун медленно кивает, а мисс Уэст объявляет, что проверила наши работы. И без того напряженная атмосфера становится почти невыносимой.

– Дэвид, – начинает она, протягивая ученику его тест, – семьдесят шесть баллов. Вайолет, восемьдесят пять. Кристин, девяносто три. Джулиан… – Она останавливается прямо передо мной. Так близко учительница кажется еще страшнее. Брови двумя черными дугами изгибаются на бледно-восковом лице. – Сорок баллов.

Я не болтал, и телефона у меня нет, так что, когда она начинает орать, это из-за оценки.

– Мне кто-нибудь объяснит, как можно написать тест на сорок баллов? – Мисс Уэст оглядывает класс. – Алекс, ты не знаешь?

Алекс и Кристин самые популярные ребята в классе и единственные, кто вроде бы нравится мисс Уэст. Им можно опаздывать, доставать телефоны, на них она не злится.

Алекс пожимает плечами:

– Понятия не имею.

– Вот и я тоже, – говорит мисс Уэст. – Я вообще считала, что это невозможно, если только не обводить варианты наугад.

Я морщусь и закрываю глаза. Если сосредоточусь, может получится телепортироваться…

– Какой позор.

Или просто исчезнуть.

Во время ланча, сидя в потайной комнате, мне безумно хочется подержать в руках мамин блокнот. Но я боюсь приносить его в школу. Вдруг кто-то украдет и изуродует мерзкими картинками? Или вообще уничтожит? Мне от одной мысли становится плохо, будто я не сижу на полу, а несусь в машине, все быстрее и быстрее.

Нет уж, пусть лучше блокнот остается в чемодане, в целости и сохранности. Все равно я почти все списки наизусть выучил. Если бы составлял свой, назвал бы его «Список страхов». Все слова с окончанием на «-фобия», кроме номера шестнадцать, каяк-ангста.

Я загуглил понятие в школьном компьютере и выяснил, что это такое состояние тревоги, которое бывает только у гренландских эскимосов, выходящих в море. Они спокойно садятся в свои лодки, но как только земля скрывается из вида, начинают паниковать, потому что остались одни, куда плыть непонятно, а кругом ничего нет, только вода.

Я думаю об Элиане Маринере. Он всегда плавает в одиночку и никогда ничего не боится. Может, дело в том, что Элиан недолго остается один? Его корабль взмывает в небо, откуда Земля кажется совсем крохотной, а вокруг тысячи звезд. Потом вспышка, бум! – переворачиваешь страницу, а он уже в другом мире, в другой стране.

Перемещение кажется мгновенным, но когда я был маленьким, то спросил отца, где же Элиан?

– Здесь, – ткнул он в картинку испачканным чернилами пальцем.

– Но вот когда между тем миром и этим? Где он?

– Не знаю.

Папа перевернул страницу и продолжил читать, словно место, где летел Элиан, ничего не значило. Потому что когда ты между двумя берегами и никто тебя не видит, ты не существуешь.

После четвертого урока, стоит мне сделать шаг в сторону своего убежища, меня окликают. За мной с веселой улыбкой стоит Адам, ровно там же, где неделю назад или около того.

– Идешь к доктору Уитлок? – спрашивает он.

Я стою и комкаю желтый бумажный квадрат.

– В этом году я ей помогаю, – поясняет Адам. Он начинает движение, затем останавливается: – Идем?

Я мешкаю, но все же догоняю его. Пока мы шагаем в кабинет психолога, я смотрю на наши ноги. Мои кроссовки когда-то были белыми, но теперь грязно-желтые. Его же обувь новенькая, белоснежная, и двигается Адам как обычно, – подскакивая, легко, почти трусцой.