Али Смит - Зима

Потом окулист переспрашивает у Софии дату рождения.

— Надо же. Я думала, неправильно записала, — говорит окулист. — Честно говоря, ваши глаза в прекрасном состоянии. Вам даже не нужны очки для чтения.

— Я вижу, — говорит София.

— Вот именно, — говорит окулист, — и очень хорошо для человека вашей возрастной группы. Вам крупно повезло.

— Значит, это везение? — говорит София.

— Ну, представьте себе такую ситуацию, — говорит окулист. — Представьте, что я автомеханик и кто-то сдал в ремонт машину. И это машина еще 40-х годов, а я открываю капот и вижу, что двигатель почти такой же чистый, как (окулист сверяется с карточкой) в 1946 году, когда он сошел с конвейера: просто поразительно, триумф!

— Вы хотите сказать, я похожа на старый «триумф», — говорит София.

— Как новенькая, — говорит окулист (явно без понятия, что когда-то была такая машина — «триумф» [7] «Триумф Мотор Компани» — английская автомобилестроительная компания, основанная в 1885 и обанкротившаяся в 1984 г. ). — Как будто на ней почти не ездили. Не знаю, как вам это удалось.

— Вы намекаете, что я всю жизнь проходила с закрытыми глазами или в некотором смысле недобросовестно ими пользовалась? — говорит София.

— Да, ха, точно, — говорит окулист, просматривая бумаги и что-то с чем-то скрепляя. — Преступно низкий уровень пользования глазами, мне придется доложить об этом глазным властям.

Затем она видит лицо Софии.

— А, — говорит она. — Э…

— Значит, вы не увидели в моих глазах ничего такого, что бы вас обеспокоило? — говорит София.

— А вас, миссис Кливз, беспокоит что-то конкретное? — говорит окулист. — Возможно, вы чего-то недоговариваете, или, возможно, вас что-то тревожит. Потому что первопричина…

София заставляет девушку замолчать, вытаращив на нее свои прекрасно видящие глаза.

— Мне нужно знать — и это все, что мне нужно знать, я понятно выражаюсь? — говорит София. — Указал ли хоть один из ваших приборов на то, что должно вызвать у меня беспокойство в отношении моего зрения?

Окулист открывает рот, потом закрывает. Затем снова открывает.

— Нет, — говорит окулист.

— А теперь, — говорит София, — сколько я должна и кому мне заплатить?

— Абсолютно ничего, — говорит окулист. — Поскольку, учитывая, что вам уже за шестьдесят, нет…

— А, понятно, — говорит София. — Вот почему вы перепроверили дату рождения.

— Простите? — говорит окулист.

— Наверное, решили, что я солгала насчет своего возраста. Чтобы бесплатно проверить зрение в вашем сетевом магазине, — говорит София.

— Ммм… — говорит молодая окулист.

Она хмурится, опускает взгляд и вдруг кажется потерянной и трагичной посреди вульгарных сетевых рождественских украшений. Она больше ничего не говорит. Складывает распечатки, бланки и записи в папочку, которую прижимает к груди. Она жестом приглашает Софию спуститься вниз.

— Только после вас, Сэнди, — говорит София.

Белокурый «хвостик» окулиста подскакивает при ходьбе, и когда они спускаются на первый этаж, окулист прощается и исчезает в той же двери, из которой она вышла в самом начале.

Точно так же грубо, не отрывая взгляд от экрана компьютера, девушка за стойкой предлагает Софии написать в твиттере, фейсбуке или оставить отзыв на трипэдвайзоре о сегодняшнем посещении окулиста, ведь рейтинги — это так важно.

София сама открывает дверь магазина.

На улице сильный дождь, в оптике продаются зонты-трости с названием сети, и за стойкой видна подставка с несколькими такими зонтами. Но девушка смотрит на экран и упорно не желает поднимать взгляд на Софию.

София добирается до машины, промокнув насквозь. Сидит в ней на парковке под стук дождя по крыше, в довольно приятных ароматах мокрого пальто и автомобильного сиденья. С волос капает вода. Это раскрепощает. Она смотрит, как дождь превращает ветровое стекло в подвижное расплывчатое пятно. Включаются фонари, и ветровое стекло заполняется разноцветными переменчивыми бесформенными точками, как будто кто-то пульнул в него маленькими ракетами с краской: городские власти развесили по периметру парковки цветные рождественские лампочки.

Смеркается.

— Правда, красиво? — говорит София.

София впервые обращается к ней — эрозии, дистрофии, отслоению, мушке, которая пока еще довольно мала, даже нельзя разобрать, что это голова — маленькая, как муха, летающая перед глазами, крошечный спутник, и когда София обращается к ней вот так, напрямик, она напоминает шарик, по которому бьет стальной рычаг автомата для пинбола, и она отскакивает рикошетом от одного бока машины к другому.

Ее движение, примерно в четыре часа дня, в зимней темноте, в самый короткий день в году, исполнено радости.

В густеющих сумерках, прежде чем завести двигатель и поехать домой, сидя под расплескавшимися по стеклу красками, София наблюдает за тем, как голова свободно скользит по приборной доске, словно пластмасса — это поверхность катка, отскакивает от подголовника пассажирского кресла, прочерчивает окружность руля, сначала один раз, а затем снова и снова, словно испытывая свои способности, а затем щеголяя ими.

Теперь она сидела на кухне. Теперь это нечто было размером с голову настоящего ребенка — испачканного пыльного ребенка в зеленых полосках, ребенка, вернувшегося домой в пятнах от травы, летнего ребенка в зимнем освещении.

Останется ли голова детской или повзрослеет? Вырастет ли она и станет, так сказать, летающей головой полностью развившегося человека? Станет ли она еще больше? Размером с колесо маленького велосипеда, типа складных великов? А потом размером с велосипедное колесо нормального размера? Со старомодный пляжный мяч? С надувной глобус в старом фильме «Великий диктатор», где Чаплин наряжается Гитлером и дубасит по глобусу у себя над головой, пока тот не лопается? Вчера вечером, когда голова в шутку скатывалась по желобу в шкафчике, проверяя, сколько английских керамических фигурок XVIII века, принадлежавших Годфри, получится опрокинуть за раз, отталкиваясь от их ножек, она впервые стала похожа на самую настоящую, катящуюся, падающую, отрубленную, гильотинированную, отделенную от тела голову…

…после этого случая София перестала впускать ее в дом, что было нетрудно, поскольку голова была очень доверчивой. Нужно было просто выйти в сад в темноте, и голова отправлялась вслед за ней: София знала, что она так поступит, подскакивая, словно гелиевый шарик, купленный на сельской ярмарке, а потом, когда голова поплывет вперед к кипарисам, словно и впрямь заинтересовавшись кустарниками, София бросалась обратно в дом и запирала дверь изнутри, со всех ног проносилась по комнатам и плюхалась в кресло в гостиной, опуская голову ниже спинки, чтобы любой человек (или предмет), заглянувший в окно, подумал бы, что ее нет дома.