Денис Блажиевич - Новогодний роман [СИ]

— Смотря что вы собрались у меня спросить.

— Вы не беспокойтесь. Антон он очень хороший и добрый — поспешил на помощь другу Запеканкин.

— Спасибо за аттестацию Петр. Так вот. Мне нужно знать. Вам как косынка эта досталась? — Антон указал на черничную косынку, которую Сергуня тут же машинально поправила.

— Вы ее купили? А может она вам по наследству перешла?

— Вы знаете, я даже не задумывалась, откуда она появилась. Она очень удобная и мне нравится. Это конечно не правда, но сейчас мне кажется, что я ее всю жизнь ношу и родилась в ней.

— Именно. — обрадовался Антон. — Так я и думал. Это отметина.

— О чем вы?

— Так размышляю иногда. Не обращайте внимания.

Фиалка, Запеканкин и Сергуня несколько увлеклись собой и не обращали внимания на происходившее вокруг. Объявив практические упражнения, Ягуар Петрович дал резкую отмашку. Под значимую, оркестровую музыку Вера и Люба выкатили и установили рядом со сценой три бюстовых манекена обшитых джутовой мешковиной. На большие манекены были одеты парики. Мужской с просвечивающей малиновой лысиной и женский — длинные букли, неоднократно вымоченные при реставрациях в растворе блондинистого перманента. На маленьком манекене никаких украшений не было, не считая надписи от вордовского паблишера во всю грудь «РЕБЕНОК». Джутовая троица, арендованная Ягуар Петровичем в галантерейном отделе городского универмага, выполняла роль среднестатистической семьи, как основного потребителя услуг школы. Они стали основным компонентом тактико-оперативных учений, назначенных Ягуаром Петровичем. На странице 36 абзац четвертый и последний была дана инструкция по применению. Исходя из милитаристского прошлого Ягуара Петровича, называлась она «Памятка по ведению боевых действий» и была составлена в портяночно-мозолистом, нашипренном до эффекта локальной химической атаки духе. Начиналась она так. «После звонка в дверь выдвигаемся на территорию противника. Дед Мороз в центре. Снегурочка на флангах. Находим самое слабое звено обороны. Обычно это ребенок. Концентрируем силы для основного удара. Наносим удар. Предварительная схема: стихотворная артподготовка, хоровод до головокружения, подарок. Пленные не приветствуются. В момент, когда основные силы (Дед Мороз) наступают, вспомогательные (Снегурочка) участвуют в отражении фланговых атак. При прорыве танковых клиньев (Родитель) с целью минимизации потерь используется ААА-Р. При десантировании мелких диверсионных групп (Родительница) для взлома коммуникаций наступающих войск используется набор средств антитеррористической войны, как-то переговоры для подготовки штурма. При отступлении на заранее подготовленные позиции (лестничная площадка), если противник применил контратакующие действия, на Снегурочку возлагается обязанность вести затяжные арьергардные бои. (Спасибо большое мы пойдем. У нас еще столько работы и т. д.)» Ягуар Петрович вознес над собой нержавеющий механический секундомер с козьими рожками, сунул в зубы свисток, и первые участники отправились выполнять задание. Дед Мороз был низкорослым и по-чиновничьи оскорбительно и профессионально белотел. Он имел бульдожьи щеки с колыхающимися выбритыми складками и мокрые насупленные губы. Эдакое дуло на лице, повернутое на окружающих и всегда готовое к бою. Звали его Белуга. Жизнь свою он прослужил в таинственной государственной организации. Был отставлен от службы в возрасте привычном для тайных организаций. Во младенчестве старости. так сказать. Совсем не тихий океан энергии посадили на половинный проезд от дачи до квартиры. А ведь когда-то повелевал ракетами, и европейский министр не из самых последних нашептывал откровенности и прямо в его ухо. В прошлом это осталось. Что поделаешь, если прослужил и не заслужил. Как взяли, так и отставили. Заживо погребли в папке под циферкой.

Изольда Каливода — экс-министерша телом и формазонщица душой занялась уборкой своей двухкомнатной, перешедшей к ней от мужа, квартиры достаточно поздно и сумбурно. День и какой день. Последний день Старого Года клонился к сухому и алому закату. В чудом уцелевшей избушке напротив окон Изольдиной квартиры загорелись тихие светлячки. В предвкушающем оцепенении замер пейзаж, а Изольда наперекор природному чутью собиралась вымачивать тряпку и протирать мебель. Технику, медальонные фотографии, зеленый плюш конторского дивана, рукастое алое в глазурном кашпо, корешки непрочитанных представительских книг, лаковую поверхность волнистого бюро под самаркандской верблюжьей салфеткой и, спрятавшуюся, как подосиновик в густой траве, аккуратную лысину Ивана Никифоровича Рыбы. Они с Дудиловым заявились к ней около часа назад, выставили на стол угощение, бросили под стол два черных мусорных мешка и занялись своим делом. Иван Никифорович остановился у югославской стенки со стеклянными дверцами на резиновых присосках. Постоял в глубоком раздумье перед полным собранием В. И. Ленина в 25-ти томах. Светло-зеленый с золотой инкрустацией ряд удачно гармонировал с обивкой дивана. Изольда имела твердый бескомпромиссный вкус. Решившись, Иван Никифорович вытащил четвертый том и радостно воскликнул, как доброму знакомому.

— Заметки к Анти-Дюрингу. Сколько лет сколько зим. Будет чем развлечься.

— Что с тобой, Иван Никифорович? Умом ты тронулся или что? — спросил Подифор Савельевич.

— Подифор Савельевич, Подифор Савельевич. — с легкой укоризной ответил, листая склеившиеся страницы, Рыба. — Я же до авторучек разноцветных в электричках и вас, научный коммунизм за кафедрой преподавал. Это же мой хлеб был. Классика марксизма-ленинизма.

— Все верно. Кретинизм он и есть. Человека богом сделали и чего добились? Ну, чего? И того не сковырнули и нас без изменения оставили. Расписали знатно про гурий коллективных и про 100 грамм отдельных. Где это все? Нету. Ходи, Звон.

Подифор Савельевич играл в принесенные с собой нарды. Перемещаясь по комнате с жидкой марлевой тряпкой, Изольда могла наблюдать за его противником. Его она никогда не видела прежде. Это был крупный, плечистый человек, с квадратной челюстью, стальным ежиком и пудовым взглядом.

— Звонков — отрекомендовал Дудилов Изольде этого человека. — С нами будет.

«Бык» — определила про себя Изольда. Она разбиралась.

— Горячо вы, Подифор Савельевич. Горячо. — сказал Иван Никифорович, закрывая книгу. — А между тем Владимира Ильича не презирать или возносить нужно.

— Что же с ним прикажешь делать? — Подифору Савельевичу посчастливилось с дублем. Он громко и весело шлепал фишками.

— Его читать надо. — ответил Рыба. Он сел на плюшевый диван, приподнялся на носках, соединил ноги, сделав из них раскрытый пюпитр. Сверху положил книгу и зачитался. Изольде нравились такие, приличные, в костюмах и слабенькие. Она их много начикала, когда фигура и общие данные позволяли. Они укутывали ее в меха, водили в рестораны, показывали медвежьи контуры Ай-Петри, но не стрелялись. Из-за нее не стрелялись. Слабенькие. Ее Эфраим был мужчиной. Он доказал это при первой же встрече. Она была в ресторане с очередным заджинсованным архитектором. Плотным и бородатым, как Хемингуэй. Такая была тогда мода, как сейчас на дзюдо и горные лыжи. Слабенькие. Эфраим пригласил ее танцевать. Архитектор отказал. Длинноволосый певец звучал по-ресторанному. В таких местах музыка звучит всегда особо. Эфраим подошел во второй раз. Изольда была согласна, но ей хотелось посмотреть, что будет дальше. Эфраим был красив. В открытом вороте полиэстровой сорочки с корабликами можно было наблюдать крепкий черный волос. Клеши, закрывавшие носки ботинок, подбиты пятиалтынными междугородними согнутыми пятаками. Курчавые волосы до плеч. Изольда было готова идти за ним на край света. Наконьяченный архитектор грубо отказал. В третий раз подошел Эфраим и в третий раз пытался нагрубить пьяный архитектор. Он читал Фиесту и Прощай оружие, он воображал себя лейтенантом Джорданом, получившим задание взорвать мост. Он был до краев наполнен кальвадосом за рупь семьдесят и животным самомнением, но не был стариной Хэмом, а Эфраим был Эфраимом. Из кожаных ножен, прикрытых рубашкой, вытащил широкий нож Эфраим. Схватил архитектора за бороду, и драма в синтезаторных ритмах диско произошла. Архитектор лишился своей бороды, а вместе с ней и смелости. Он стал обычным архитектором. Тем кем и был. С застарелым гастритом, продырявленными безденежьем носками и обгрызенным концентратом горохового супа на всю неделю до получки. Эфраим и Изольда ушли вместе, чтобы никогда не разлучаться. Эфраим не был дешевкой. Он знал законы, и законы знали его. Он скупал краденное и город. Он познакомил Изольду с Юрой Фиалкой вожаком городской комсомолии, чуящего деньги везде даже в пионерских значках и горнах. Гасан Гасановичем хитрой, полной яду, молодой гюрзой и его женой Мананой. На Изольду Манана смотрела как на соперницу. Эффектной была Изольда, что греха таить. Не раз и не два они царапали друг друга как кошки. Изольда больше оборонялась. Ничто не могло убедить Манану, что Изольда равнодушна к Гасану. Такому мужчине. Когда поняла, это ее разобидело вдвойне. Ее мужчина был не оценен. С годами Манана присмирела, и они подружились. Узнала Изольда и Подифора. Он был тогда… А кем он был? Изольда вспоминала с трудом. Что-то связанное со станциями техобслуживания. Механик. С Эфраимом они преображали ворованные машины. Если бы не смерть, Эфраим был бы главным в городе, она знала это точно. Он сбил бы личный серпентарий для Гасана Гасановича, а Дудилов продолжал бы перебивать номера, а не управлять личной империей. Убили Эфраима. Похороны устроили пышные, приезжали из других городов. Юра пришел. Не последний человек в администрации, а пришел. Поставили Эфраиму гранитный душный памятник, а про Изольду забыли. Никого не интересовало, что с ней и как она. С Эфраимом в землю ушло. Манана, бывает, раз в год позвонит и снова в черноту. Что от Эфраима осталось, прожито безвозвратно. Приходится на дом брать, старым заниматься, чтобы свести концы с концами. Квартиру, как хазу, Дудилову сдала. Встречается он с кем-то. Нашел время. Изольда начала протирать алое, добираясь до запыленных пазух.