Вильям Козлов - Андреевский кавалер

— Я все понимаю, — устало вздохнул Карнаков. В его возрасте вчерашнее давало о себе знать, ломило в затылке, противно подсасывало в правом боку. — Но как бы то ни было, меня снова забросят в тыл к большевикам. Я не говорю об опасности… Но жить-то когда-нибудь надо! Сколько лет я просуществовал тише воды. А много ли мне осталось-то? Годы идут…

— У тебя молодая жена, — улыбнулся Бруно. — Не стоит, отец, прибедняться.

— А если я откажусь?

— Ты не откажешься. Это невозможно.

— Как ты думаешь, — помолчав, спросил Карнаков, — когда война закончится? Что-то о параде в Москве ваше радио больше не заикается.

— Наше радио, наше… — мягко поправил Бруно. — Теперь у нас все общее — и победы, и поражения.

— Поражения? — внимательно посмотрел на него Карнаков.

— Мы с тобой разведчики и должны все предвидеть, — твердо выдержал его взгляд Бруно. — Разведчик находится как бы вне времени и пространства. Политические катаклизмы мало отражаются на жизни разведчика, заброшенного на чужую территорию. Он делает свое большое дело, даже когда совсем ничего не делает и год, и два, и десять…

— Можно подумать, что разведчику господь бог отвел две жизни, — усмехнулся Ростислав Евгеньевич.

— Не две, а несколько, иногда разведчики проживают несколько жизней, отец. — Последнее слово Бруно как-то значительно выделил. — И придется признаться, что идея послать тебя в нашу разведшколу принадлежит мне.

Карнаков вскинул глаза на сына.

— Да-да, именно. Рудольф Бергер рекомендовал прикомандировать тебя к ГФП — тайной полевой полиции. Надеюсь, ты знаешь, что это такое? Охрана тыла, борьба с партизанами и советским партийным активом, карательные экспедиции, отбор населения для работы в рейхе… Там бы пригодились твои знания. Разве Бергер не говорил с тобой об этом?

Карнаков припомнил, что такой разговор был незадолго до приезда Бруно.

— Поблагодари абвер, — продолжал Бруно, — что тебя не отдали в PCXА, к Гейдриху. По этому поводу мой шеф хлопотал за тебя лично.

— Как я понял, ты избавил меня от грязной работы? — пытливо взглянул на сына Ростислав Евгеньевич.

— Ты правильно понял, отец, — ответил Бруно. — Я знаю, что это за «работа». А ты ведь дворянин. И потом… — Бруно умолк и стал закуривать.

— Что потом? — спросил Карнаков.

— Ты слышал про концентрационные лагеря? Я побывал в одном… Хождение по кругам ада, созданного гением Данте, это просто увеселительная прогулка по сравнению с тем, что я там увидел… Не каждый человек способен выдержать зрелище, когда на глазах в течение трех-четырех минут в страшных мучениях умирают сотни людей. Впрочем, — он швырнул сигарету пол ноги, резко притоптал ее каблуком, — враги Германии должны быть уничтожены. Но пусть лучше этим занимаются другие…

— Я тебя понял, Бруно, — помолчав, сказал Карнаков. — Спасибо. Когда надо ехать?

— Скоро, — улыбнулся тот. — Кстати, Гельмут доставит нас на самолете в Берлин. Он тоже заслужил небольшой отпуск… На это у меня имеется специальное разрешение.

— Ты действительно всесилен!

— Просто я умею ладить с начальством, — рассмеялся Бруно.

Шагая по обледенелой дороге к комендатуре, Андрей Иванович ломал голову, зачем его потребовал к себе Бергер. Абросимов понимал, что разнюхай тот что-либо про его связь с партизанами, и его привели бы к Бергеру под дулом автомата. На всякий случай сказал Вадику, торчащему у окна с книжкой, чтобы сообщил Якову Ильичу: дескать, деда зачем-то к себе комендант затребовал. Внук отложил книжку, взглянул светлыми глазами:

— Дедушка, ты не ходи.

— Тебя послать вместо себя, что ли? — хмыкнул в бороду Андрей Иванович.

— Надень новый пиджак, — посоветовала Ефимья Андреевна.

— В новом ты меня, мать, похоронишь, ежели чего… — пошутил Андрей Иванович, однако жена даже в лице изменилась.

— Ты что, Андрей? — всплеснув руками, ахнула она. — Или в чем замешан?

— Обойдется, — сказал Андрей Иванович, взял с подоконника костяной гребень и стал перед зеркалом расчесывать бороду.

— Господи, вот жизнь наступила! — перекрестилась на иконы Ефимья Андреевна. — Вечером не знаешь, что будет утречком… Вадька, бегом к Якову Ильичу! Все наш родственник, неужто не заступится? А ты, старый, не задирайся перед фрицем-то, коли чего, и шею пригни, не сломается…

— Ты, Ефимья, ребятишек учи уму-разуму, а я, как ни то, сам соображу что к чему.

Уже за калиткой подумал, что, может, стоило бы захватить с собой пистолет, который ему на всякий случай Дмитрий дал, — коли дойдет до предела, то этого Бергера и его молодчиков из него положить… Как говорится, помирать — так с музыкой!

Бергер вышел ему навстречу из-за письменного стола, чуть скривив уголки тонких губ, кивнул, но руки не подал. От него пахло одеколоном. У окна на стуле сидел переводчик Михеев. Лицо опухшее, под глазами мешки — видно, вчера в казино крепко поддал. Со стены надменно смотрел на Андрея Ивановича моложавый Гитлер с портупеей через плечо. Взгляд до того цепкий, что куда ни отводи глаза, а все равно фюрер на тебя смотрит.

— Кароший работа для тебя есть, — без предисловия начал по-русски Бергер. — Лучше, чем глюпый извозчик у Супроновича.

— Господин комендант предлагает тебе вступить в полицаи, — равнодушным голосом произнес Михеев.

— Эти… — Бергер кивнул головой на соседнюю комнату, где слышались голоса Копченого и Лисицына, — ошень мелкий люди… А ты… — он снизу вверх посмотрел на богатырскую фигуру Абросимова, — очень большой, крепкий, как… как? — Комендант перевел взгляд на переводчика.

— Как дуб, — сдерживая усмешку, подсказал тот.

— Плёхо! — поморщился Бергер.

— Как конь…

— Я-я, конь! — радостно закивал комендант. — Я видел, как ты Ганс капут делаль… Будешь делаль капут врагам великой Германии! Яволь?

Андрей Иванович, было обрадовавшийся, что пронесло, потерял дар речи: его хотят зачислить в эту банду негодяев?

Наверное, Михеев прочел его мысли на лице, потому как спокойно сказал:

— Ты будешь не просто рядовым полицаем, а главным, ну этим… старостой.

С тех пор как Карнаков увез с собой Леньку Супроновича, его никем пока не смогли заменить в Андреевке. Он тут был и старшим полицаем, и старостой. Лисицын иi Коровин не годились для этой роли: избить, расстрелять безоружных, произвести обыск с конфискацией — они и это делали вечно под мухой и без всякого соображения. Один лишь Ленька Супронович мог легко управлять этим сбродом. Но он стал бургомистром в Климове. Говорят, разъезжает теперь на машине и живет в каменном доме. Жену с ребятишками туда не взял, будто бы у него там завелась новая мамзель. Исчез из Андреевки и Костя Добрынин, говорили, что его, как самого грамотного из полицаев, послали в школу унтер-офицеров.