Вильям Козлов - Андреевский кавалер

— А еще Гриня пишет, что нефтепровод Грозный — Туапсе пустят к десятой годовщине Советской власти. Подумать только, прорыть лопатами канаву длиной больше полтыщи верст!..

После кино Дмитрий хотел зайти к родителям, но Александра потянула домой. Палку он недавно выбросил, но еще прихрамывал. Ему вдруг захотелось соловья послушать. Вечер был теплый, на лужайке перед отцовским домом пахло смолой, к этому нежному и горьковатому запаху примешалась паровозная гарь.

— Не хочешь соловья послушать? — предложил жене Дмитрий. — Он каждый вечер дает бесплатный концерт у железнодорожного моста.

— Чиво? — удивилась Александра. — Поросенок еще не кормлен…

— Шур, как пахнет-то, а? — не слушая ее, продолжал Дмитрий.

Он вдохнул в себя всей грудью свежий вечерний воздух. Серые глаза слегка затуманились, на губах появилась улыбка. Наверное, сегодня впервые после больницы Дмитрий почувствовал себя здоровым.

— У меня на ужин оладьи со сметаной, — сказала Александра.

Ей надоело стоять посередине улицы. Уже все прошли мимо, а ему, видишь ли, соловей понадобился!.. Взрослый мужик, а ведет себя как дите неразумное! Может, ему шпана проклятая и голову повредила?..

— Ты иди, Александра, — почувствовав ее раздражение, сказал Дмитрий. — Мне надо малость размяться…

— Сколь молочая на лужайке, — зевнула она. — Нарвал бы травы кролям.

— Я тебе ромашек принесу, — сказал он, глядя поверх ее головы на багрово сияющую оцинкованную башенку вокзала. Будто паутинка, расползалось над ней дымчатое облачко.

— Делать тебе нечего, — отвернулась Александра и, не оглядываясь, пошла к дому.

Из-за выпирающего вперед живота походка ее изменилась. Скрученные кренделем светлые волосы местами топорщились. Забеременев, Александра стала меньше следить за собой, одевалась кое-как, причесывалась небрежно, у губ появилась глубокая складка.

Проходя мимо дома отца, Дмитрий увидел у ворот Варю с ее ухажерами — Супроновичем и Кузнецовым. Девушка весело смеялась, ей вторил Иван Васильевич, а Семен дымил папиросой, угрюмо глядя в сторону. В поселке уже все знали, что за Варварой приударяют сразу двое. И гадали: чья возьмет? Трудно будет озорной девке выбрать из них суженого… Алексей Офицеров, встретив Варю на улице, отворачивался — сообразил, что его карта бита. Кудрявый Семен в присутствии Кузнецова становился мрачным и молчаливым, а тот, наоборот, много шутил, рассказывал разные веселые истории, до слез смешил девушку.

Сестра окликнула Дмитрия, тот остановился возле них. Супронович кивнул и отвернулся. Кузнецов рассказывал:

— В нашем городе один семинарист зарабатывал на жизнь тем, что читал перед гробом усопших псалтырь. Ну, как-то приятели решили подшутить над ним: взяли у гробовщика крашеный гроб, поставили в церкви, туда лег один шутник, ручки сложил на груди, притворился покойником… Как стемнело, пришел семинарист, открыл свой псалтырь и давай читать. Ровно в полночь шутник заворочался, глаза открыл и стал подниматься из гроба, семинарист закрыл псалтырь и изо всей силы шарахнул воскресшего по голове. «Раз помер, так лежи смирно!» — сказал рассерженно и, закрыв пальцами ему глаза, стал дальше читать…

— А этот… чудак? — давясь смехом, спросила девушка.

— Навеки, сердечный, успокоился, — сказал Иван Васильевич. — Черепушка треснула. Псалтырь-то был тяжеленный, с бронзовыми накладками…

— В Гридине в позапрошлом году похоронили бабу, а ночью люди слышали стоны на кладбище, — заговорил Семен.

— Да ну вас! — рассердилась Варя. — Заладили про покойников! Теперь всю ночь будут сниться. — Повернулась и побежала к крыльцу.

Ухажеры проводили ее взглядом, Семен достал коробку с папиросами, Кузнецов взял одну. Закурили. Помолчали. Слышно было, как дробно простучали Варины каблуки по ступенькам, скрипнула дверь, потом хлопнула вторая.

— Пиво у вас свежее? — спросил Семена Иван Васильевич.

— Пиво — как сметана, хоть блины макай, — бойко ответил тот.

— Митя, зайдем? — предложил Кузнецов. — Сметаны по кружке — и в бильярд сразимся?

Дмитрий отказался, и соперники дружно отправились в заведение с заманчивым названием «Милости просим». Кто-то из озорства зачеркнул последние две буквы и подписал другую, получилось: «Милости просю». В окнах горел свет, играл граммофон.

У переезда Дмитрия догнала Тоня.

— Братику, можно я с тобой? — попросилась она.

— В школу ходишь, а тоже говоришь «братику»! — поморщился Дмитрий…

— Красивый… Кузнецов, — заговорила девочка. — И чиво наша Варька нос воротит? Семен тоже видный из себя, только Ваня лучше. У него собака Юсуп. Он давеча сказал, что даст Варе в лесу из нагана пальнуть! А Варька только смеется…

— Чего мать на ужин сготовила? — спросил Дмитрий, ему вдруг захотелось есть.

— Картошку тушеную с грибной подливкой, я ее не могу ись.

— Теперь «ись»! — передразнил брат. — Ну чего ты слова коверкаешь? Прочитала книжки, что я тебе дал?

— У меня дел по дому невпроворот, — с важностью ответила сестра. — Верчусь как белка в колесе. Не до книжек, братику.

— Еще раз скажешь «братику», подзатыльника заработаешь! — пригрозил Дмитрий.

— И чего ты все ко мне цепляешься?

— Где ты такие слова откапываешь? — удивился Дмитрий. — У моей Александры, что ли?

— Все так говорят, — заявила сестренка.

— Читай книжки, Тоня, — сказал Дмитрий. — Темная ты еще, как чугунок.

— Вон чего выдумал! — обиделась Тоня. — Какой еще чугунок?

Они шли по железнодорожной насыпи вдоль путей. Накатанные рельсы поблескивали. Внизу, в ложбине, пышно зеленели кусты. За ними топорщились липовыми маковками молодые елки, а дальше, до самого горизонта, простирался сосновый бор. Несколько дней назад над поселком прогремел первый весенний гром, но дождя не было. На откосе стоял семафор, от него к станции убегали витые стальные тросы. Они крепились на невысоких чугунных столбиках с роликами. Дежурный повернет на станции рычаг, и семафор косо выкинет вверх красную руку; если захочет, может повернуть и второй рычаг, тогда на семафоре поднимется еще рука. И тогда издали кажется, будто семафор грозит небу двумя поднятыми руками со сжатыми кулаками.

Впереди них по бровке шагал стрелочник, на коромысле покачивались два зажженных фонаря: зеленый и красный. Желтый он держал в руке. Дойдя до семафора, стрелочник поставил фонари на землю, а с одним полез вверх по узкой металлической лесенке.

Поравнявшись с семафором, Дмитрий остановился и один за другим подал фонари стрелочнику.

— Хорошее нынче кино показывали? — спросил стрелочник. Он был в телогрейке и ушанке, хотя стояла теплынь. — Вот беда, как кино привезут — у меня дежурство!