Вильям Козлов - Андреевский кавалер

Надо было видеть его изумление, когда он заметил Варю: металлический поднос подскочил в его руках, бутылка с шампанским чуть не упала, светлые глаза округлились. Не обращая внимания на клиентов, он поставил поднос на стол и бросился к ней.

— Провалилась под землю водонапорная башня, — затараторил он, скрывая волнение, — на станции произошло крушение поездов и вообще мир перевернулся, раз ты здесь!

— Крушение, Семен, крушение, — невесело улыбнулась Варя. — Петухов сломал руку…

Семен был сообразительным парнем. Пригладив ладонью золотистые вьющиеся волосы, он обвел взглядом переполненный зал, нахмурился, потом сказал:

— Попробую через час-два вырваться… Эх, черт, жалко, Леньки нет… — Он бросил быстрый взгляд на девушку, улыбнулся: — Папаша меня заменит.

— Мы будем в клубе репетировать, — сказала Варя.

— Рад, что наконец тебе пригодился, — рассмеялся Семен. — Не переживай, сыграю не хуже вашего Петрухи! У меня репертуар богаче…

Варя понимала, что нужно уходить, — в зале не было ни одной женщины, но что-то удерживало ее здесь. Может, за всю свою жизнь она переступала порог этого дома раз или два. Помнится, года четыре назад вместе с матерью и Митей вытаскивали отсюда захмелевшего отца… В зале было до синевы накурено, дым почему-то не уходил в распахнутые окна, голоса сливались в один сплошной гул, в который врывалось звяканье вилок-ножей, звон рюмок. На стойке, разинув жестяной рот, завывал граммофон, но его никто не слушал.

— Как ты можешь тут? — поморщилась Варя.

— Жить-то надо, — бойко ответил Семен.

— Разве это жизнь? — пожала плечами девушка.

— Может, плюнуть на все и убежать? — Семен по-мальчишески заглянул ей в глаза. — Куда-нибудь подальше. Ух и надоели мне эти пьянчужки!

Семен проводил ее до дверей, неуловимым движением фокусника всунул в карман плитку шоколада «Золотой якорь».

— Иди, зовут, — сказала Варя.

Возвращаясь в клуб, она вдруг подумала, что Алексей Офицеров не прав: никакой не враг Семен Супронович, обыкновенный парень, он же не виноват, что у него такая работа. Не каждый выдержит беготню в дыме и духоте в течение всего дня. Сам бы Лешка наверняка через час или два надрался бы вдрызг, а Семен на работе и капли в рот не берет. После ареста младшего брата он сильно изменился, стал чаще приходить в клуб и расспрашивать про дела комсомольские. Еще зимой Митя толковал о том, что хорошо бы приобщить братьев к комсомолу… Вот Варя и приобщает.

Варя ловила завистливые взгляды подружек, когда Иван и Семен провожали ее из клуба. Она с удовольствием слушала их язвительные замечания в адрес друг друга. Конечно, Иван был остроумнее, да и рассказывал интереснее. Семен, оставшись с ней наедине, норовил притиснуть к забору и поцеловать. Иван Васильевич этого не позволял себе, никогда не давал рукам волю. И вообще всегда был приветливым, улыбчивым, но она ведь знала, что у него серьезная работа, о которой он никогда не говорил с ней. Пожелав спокойной ночи, неслышно исчезал вместе со своей собакой в ночном сумраке. И, расставшись с ним, девушка чувствовала себя разочарованной: ну почему он ни разу не поцеловал ее?..

— Не пугайтесь, Варя, это Юсуп, — послышался за спиной негромкий голос Кузнецова.

Огромная черная овчарка возникла из мрака и коснулась прохладной мордой ее руки. Это было самое сильное проявление собачьей вежливости к чужому. Впрочем, Юсуп для Вари, а особенно для Тони давно стал своим. Лишь тоскующий на цепи Буран, издали учуяв чужака, рычал и лаял, на что Юсуп не обращал никакого внимания. Он никогда не приближался к деревенским собакам, а те, завидев его, обходили стороной.

— Ну как вам Лещенко? — поинтересовался Иван Васильевич.

— Какой Лещенко? — удивилась Варя.

— Не рюмку же выпить вы заходили к Супроновичу? — улыбнулся Кузнецов. — Там с утра до вечера гоняют Лещенко.

— Вы за мной шпионите? — резко повернулась к нему Варя.

— Мне Лещенко нравится, — оставив ее вопрос без ответа, продолжал Кузнецов. — За душу берет. Не находите, Варвара Андреевна?

— А мне не нравится, — отрезала она. — Митя говорил, что Лещенко — певец умирающего буржуазного класса. Под его упаднические песни кончали жизнь самоубийством белогвардейцы.

— Ну вот видите, — рассмеялся Иван Васильевич. — Выходит, Лещенко невольно оказывал услугу революционному делу.

Было тихо и тепло. Из леса доносились приглушенные крики ночных птиц, где-то на краю поселка тоненько тренькала балалайка. Варя заметила, как Кузнецов машинально дотронулся до кобуры нагана. Как она ни старалась, но не смогла сдержать короткий смешок. Иван удивленно покосился на нее.

— Вы боитесь потерять… оружие?

— Дурная привычка, — сразу понял он, о чем речь. — На границе со мной произошел случай. В какой-то праздник я с товарищем пошел в латышский поселок на танцы. Время было тревожное, и нам разрешили носить с собой оружие. Был такой же вечер, танцевали прямо на лужайке под луной. У латышей есть такой танец… забыл, как называется. В общем, становятся в круг, все обхватывают друг друга за плечи и то в одну сторону, то в другую… Во время этого танца у меня вытащили револьвер. К счастью, я хватился почти сразу… И знаете, кто это сделал?

— Красивая белокурая латышка?

— Пацаненок лет двенадцати, он прикидывался дурачком, все время вертелся под ногами. Конечно, его подучили. Потом мы за ниточку вытащили карася покрупнее.

У освещенного клуба они остановились. Из комнаты доносились девичьи голоса, топот ног, смех, иногда лампу загораживала чья-то голова. В сумраке лицо Кузнецова казалось грустным, из-под лакированного козырька военной фуражки выбились пряди густых волос, Юсуп черной тенью возник в освещенном квадрате, блеснул на них зелеными фонарями и снова растворился в ночи.

— Жалко, что вы не умеете на гармошке играть, — вдруг сказала Варя.

Он пристально посмотрел ей в глаза. Варя, подумала, что, если он сейчас ее поцелует, она не оттолкнет… Но он лишь глубоко вздохнул, отвел взгляд.

— Варя, я еще никому не говорил таких слов., — начал было он, и в этот момент, чуть не сбив его с ног, между ними вслед за кошкой черным снарядом пролетел Юсуп.

Кошка с противным мяуканьем вскарабкалась на сосну, а Юсуп, упершись лапами в толстый ствол, яростно залаял. Сверху, розово посверкивая в свете лампы из окна, планировали на землю лепестки коры. Затаившись в ветвях, кошка возмущенно фыркала.

— Я побежала, — спохватилась Варя. — У нас же репетиция.

— Я вас подожду, — сказал он.

— Не надо! — вырвалось у нее. И, желая, смягчить свою резкость, прибавила: — Завтра. После концерта.

— Может, мне и вправду научиться на гармошке играть? — негромко произнес он, глядя на ее статную фигуру, на мгновение замершую в освещенном прямоугольнике двери.