Ольга Фикс - Темное дитя

Я втиснулась с Тёмой на руках в незнакомую машину просто от отчаяния, даже не посмотрев, кто сидит за рулем.

– Куда едем? Ближе всего Адасса-Хар-Цофим.

– Что? Нет, нам нельзя в больницу!

Я представила себе, как Тёма, так и не очнувшись, у всех на глазах в приемном покое превращается в птицу, как птица бьется об потолок, разбивается насмерть и падает навзничь на кафельные плитки. Ни в коем случае нельзя этого допустить!

– Как нет?! Ребенок же истекает кровью! Вы мне все сиденье измазали.

– Ну хотите, мы выйдем? Понимаете, нам правда нельзя в больницу. Это не обычный ребенок. Это полудемон.

Водитель не удивился. По крайней мере, ничем не выказал удивления.

– Eh bien [6] Хорошо ( фр .). , значит, поедем ко мне. Попробую сделать что-нибудь.

– Куда это к вам? Что вы собираетесь делать?!

– Ко мне – значит, в мою клинику. Я ветеринар. Нельзя же ее так оставлять. Попробуем как-нибудь собрать по кусочкам. Вообразим, что это маленькая обезьянка.

Ее и вправду пришлось собирать по кусочкам.

Ноги оказались сломаны, причем одна сразу в двух местах. Внутренности плавали в крови. Трещины в ребрах скрепили плотной повязкой. «Повезло, что нет пневмоторакса», – отметил ветеринар. Селезенку пришлось убрать, зато хоть печень не пострадала. Сломанные кости ног соединили спицами.

Я так подробно об этом говорю, потому что самой мне тоже пришлось в этом участвовать. Хотя сперва я, конечно, думала, что буду ногти кусать в коридоре. Вместо этого пришлось вымыть руки, надеть халат, перчатки и встать к столу.

– Тут нет ничего сложного, ты справишься, – заверил меня ветеринар. – Оперировать-то по-любому буду я. А ты только стой, внимательно слушай и делай, что я скажу. Вот увидишь, все у нас получится. А другого выхода нет, это работа для двоих.

Получалось относительно, хоть я и старалась. Ветеринар то и дело рявкал, обзывая меня то тупицею, то дурехой. К счастью, по-французски это звучало не так обидно, можно сказать – почти нежно. Впрочем, типша и дфука (дура и тупица) я тоже пару раз огребла. Да ладно, чего не скажешь за работой! Ветеринар и сам, похоже, себя не особо слушал, то и дело переспрашивая: «Qu’est-ce que je t’ai dit?» [7] Что я тебе сказал? ( фр .)

Все в этой ситуации было диким: маленькое распластанное на столе тельце, кровь, обломки костей. Но ветеринар покрикивал, требовал, чтоб я шевелилась, злился, если не понимала с первого раза, а так бывало чаще всего. Я и с третьего-то не всегда понимала, но тут уж он выходил из себя и начинал топать ногами.

Необходимость действовать, пусть и под чужим руководством, отвлекала меня, заставляя абстрагироваться, забывать о том, что тело на столе – Тёма. Мы все время что-то делали, отчего на глазах происходили какие-то изменения, я надеялась – к лучшему, так как хуже уже куда же.

Всяко ждать в коридоре было бы в миллион раз ужасней.

Тёмина бессознательная тушка тоже вела себя не лучшим образом. Когда наступал момент накладывать швы, на коже, гладкой секунду назад, внезапно отрастала густая шерсть, и ветеринар, чертыхаясь, хватался за электробритву. Когда кости удалось наконец совместить, нога от голени вниз превратилась вдруг в птичью лапу. Я замерла в нерешительности.

– Ну?! – рявкнул ветеринар, не разделяя моего замешательства. – Живей! Чего смотришь?! Кости есть кости, главное – их соединить. Потом разберется, на что станет наступать.

Когда мы закончили, Тёмка напоминала собственную бледную, чуть сероватую копию.

– Это природный цвет? – спросил ветеринар, с сомнением в голосе.

Пришлось признать, что обычно Тёма розовая и румяная.

– Это-то меня и тревожит. Мы с тобой сделали что могли, но… похоже, все было напрасно. Боюсь тебя обнадеживать. Чересчур большая кровопотеря…

– Что, если перелить мою кровь? У меня первая отрицательная, универсальный донор.

– Думаешь, и бесам подходит?

– А у нас есть выбор?

Ветеринар поскреб подбородок. Видно было, что предложение мое ему нравится.

– Ну что ж. Чего мы, действительно, теряем? С таким пульсом все одно долго не протянет. Давление мне померить нечем, но и так видно, что это не ребенок, а тряпочка. Что до остального…

Тёмино детское личико внезапно стало вытягиваться и зеленеть, на глазах обретая вид крокодильей морды.

– Да, так qu’est-ce que je t’ai dit? Укладывайся на второй стол, пойду за системой.

Так мы с Тёмой сделались настоящими кровными сестрами.

Тёма спала. Еще бледненькая, но уже заметно порозовевшая. Моя кровь пошла ей на пользу. И выглядела она как обычный ребенок. Поток бесконечных метаморфоз, слава богу, прервался.

– Красивый малыш. – Ветеринар осторожно приподнял служившую одеялом попонку и выслушал Тёму стетоскопом. – На моего брата чем-то похож.

Малыш?! Он что, с дуба рухнул? Или только кошек от котов отличать умеет?

Однако, приподняв вслед за ним попонку, я убедилась, что ветеринар прав. Ну да, Тёма же говорила, что еще не окончательно решила. Что ж, в крайнем случае будет у меня не сестра, а брат. Главное, чтоб живой.

– А ты молодец, – похвалил меня ветеринар. – Не растерялась. И руки у тебя ловкие. И крови ты не боишься. Из России? Хороший язык русский. Все выучить собираюсь. Пока знаю только «здравствуйте» и «пожалуйста». Времени, понимаешь, не хватает. И с каждым годом становится почему-то все меньше и меньше. Ты не знаешь, почему так? Давно ты здесь?

Я пробормотала что-то невнятное.

– А я пять лет как из Франции. Лично я считаю, еврей должен на своей земле жить. Особенно если он хочет, чтобы и дети его евреями выросли. D’accord? [8] Согласна? ( фр. )

Я кивнула. Во рту у меня пересохло, голова кружилась, перед глазами все плыло. Хотелось лечь прямо на пол, растянуться и замереть, закрыв глаза.

Видимо, ветеринар это понял. Он вложил мне в руки стакан и поставил на стол перед моим носом бутыль минералки.

– Пей! Совсем забыл! Тебе же сейчас пить надо, ты кровь сдавала. Есть хочешь? – Он вынул из кармана шоколадный батончик. Разломил пополам. Половину протянул мне, другую сам заглотил, почти не жуя. – Тебя как зовут? – проговорил он с полным ртом. – Меня Жан-Марк.

– Соня.

– Слушай, Соня, а ты не хочешь у меня поработать?

Я растерялась. Ветеринар смотрел на меня пронзительными, глубоко посаженными синими глазами, отбрасывая время от времени черную челку со лба, чтоб не закрывала обзора. Я вспомнила, что во время операции волосы были аккуратно убраны под синюю шапочку. Но сейчас он шапочку снял, осталась только кипа, маленькая, вязаная, съехавшая куда-то к левому острому уху.

Весь он был какой-то острый – острый подбородок, острый нос, острый кадык, торчащий в вырезе халата. Острый взгляд синих глаз. Я вдруг поняла, что ветеринар никакой не взрослый. Что он максимум мой ровесник.