Ольга Фикс - Темное дитя

– До Бога одинаково далеко как от неба, так и от земли. Неважно, бес ты или человек, важны лишь твои поступки. У каждого есть свобода выбора.

– А как это сочетается с тем, что Бог типа все видит и знает и заранее в курсе всего, что произойдет? – поинтересовалась я.

– Никак. В этом-то и заключается парадокс.

– Уфф! Боюсь, я этого никогда не пойму.

– Так никто и не понимает, – рав усмехнулся в аккуратно расчесанные усы. – Этим вера выгодно отличается от науки. В науке все взвешено, рассчитано и миллион раз проверено. А вера иррациональна. Не нужно ничего понимать, достаточно верить.

– Так трудно же – на ровном месте взять и поверить.

– Кто-то обещал, что будет легко? Что, думаешь, нас сюда на курорт прислали? В детстве я рос как маленький принц – старший внук, наследник хасидской династии. Все со мной мамкались-нянькались, ребе в хедере пальцем тронуть не смел, дома все пупки от курицы мне. А потом – раз – революция! Раз – и Освенцим! А кто мог знать?!

– Вы были в Освенциме?!

Ребе молча засучил повыше рукав, и я увидела татуировку.

– Не может быть! Да как же вы там выжили?!

– Будем считать, что мне повезло. Не забывай, что у всех есть выбор, даже если ты капо или солдат вермахта. Передай мне вон ту миску!

Миска была полна остатков, поэтому, прежде чем передать, я аккуратно выплеснула содержимое в помойное ведро.

– Так вот, в лагере я принимал лекарство из пяти ингредиентов. Во-первых, понимал, что мне это ниспослано за грехи. Во-вторых, радовался, что грехи свои искупаю. В-третьих, осознавал, что ничто не бывает зря, и потому, в-четвертых, всегда пытался понять, что именно мы из этого учим. Ну и не забывал, что, раз мы в руках Всевышнего, значит, по воле Его это все может закончиться в любую минуту. Так или иначе, но закончиться.

Я не выдержала и рассмеялась. И впрямь неплохой совет: помнить, что любая фигня всегда может кончиться, в любую минуту.

Или смениться другой какой-нибудь фигней.

– Нет, ребе, боюсь, я для этого слишком рациональна. Как это так: вдруг поверить?!

– Не вдруг. Постепенно. Начнешь учиться, соблюдать кошрут и шабат, и потихонечку оно само придет. Я сколько раз наблюдал.

– Хм. И сколько времени уходит на такое духовное перерождение?

– По-разному. У кого-то пара месяцев, у кого-то вся жизнь. Но куда нам, в сущности, торопиться? А кто этот молодой человек с французским акцентом, которого ты к нам привела?

– Бывший работодатель. Его семья не смогла приехать на праздники. Ничего, что я его позвала?

– Прекрасно сделала, что позвала. Мне понравилось, как он на тебя смотрел.

Скрипнула дверь, и на пороге возникла заспанная Тёма. Она, как и большинство детей, заснула, не дожидаясь конца седера, и была уложена на большой диван посреди раввинских внуков, правнуков и праправнуков.

– А мама ушла?

– Ушла, Тёмка. Не расстраивайся! Наверняка она скоро снова придет.

– Я знаю! – Тёмка прижалась ко мне и, вопреки собственным словам, горестно вздохнула. Но тут же оживилась: – А кто нашел афикоман? [20] Афикоман – это такой специальный кусок мацы, который надо обязательно съесть в конце седера. По традиции дети его воруют и прячут и потом не отдают без выкупа. Бени?

– Да.

– Я знала! Это я ему подсказала! Я подсматривала, как Натаниэль его прячет!

– Как ты могла подсмотреть? Он спрятал его в кабинете, а ты все время сидела рядом со мной!

– Подумаешь! Я, что ли, не могла сквозь стены не увидеть?

– Здравствуйте! Извините, что я вам пишу. Я дочь вашей школьной подруги Майи. Надеюсь, вы ее еще помните. Я родилась через семь месяцев после вашего отъезда в Америку. Может, вам это о чем-нибудь говорит.

– Здравствуйте. Майю помню, конечно. Не очень понял, на что вы намекаете. От матери знаю, что Майя, когда мы уезжали, была беременна, но, насколько я понял, ребенок тогда так и не родился.

– У вас неверные сведения. Если б я не родилась, как бы я сейчас вам писала?

– Логично. А почему фамилия Майзелиш? Майя ж Туркина была, я помню. Ее еще в школе дразнили Туркина-Дуркина, она вам не рассказывала? Вы замужем?

– Нет, я не замужем. Майзелиш – фамилия отчима. Он меня вырастил и усыновил.

– Понял. А от меня вы чего хотите?

– Да ничего не хочу. Просто интересно.

– Боюсь, нет во мне ничего интересного. Обычный человек. Работаю в хайтеке, жена, дети. Свожу концы с концами, как умею.

– Я тоже концы с концами свожу. Видимо, это у нас семейное.))) Живу в Израиле, в квартире, которую отчим завещал, работаю в магазине.

– Звучит неплохо. А почему вдруг решила мне написать?

– А мне мама только недавно рассказала, как вас зовут, вообще всю эту историю. Ну, что вы уехали и даже не знали. Мама говорит, я на вас похожа. Подумала, вдруг когда-нибудь поеду в Америку, можно было бы тогда встретиться. Вот и решила написать.

– А в Израиле в каком городе?

– В Иерусалиме. А что?

– Ничего. Просто мы с женою тоже сейчас в Израиле. У нее родители здесь, мы к ним каждый год Пассовер праздновать приезжаем. Можем встретиться, если хочешь. Ты когда на этой неделе свободна?

– Всегда. Наш магазин всю эту неделю закрыт.

– Пиши адрес. Завтра вечером в шесть устроит?

Трясущимися руками я захлопнула ноутбук. Отец здесь! Я увижусь с ним здесь прямо завтра!

Я не могла дождаться шести часов! То и дело перехватывало дыхание и хотелось плакать.

Будто я опять стала маленькой, еще до появления папы Саши, и у всех есть папа, а у меня, все говорят, папы нет, и мама говорит, папы нет, но так же не может быть, где-то же он все же есть, и наверняка когда-нибудь он придет, и вот тогда все увидят.

Мама ошиблась. Если не считать родинки, этот лысый потный мужик не был ничем похож на меня. Свитер модного горчичного цвета делал его еще толще, джинсы еле застегивались под пузом. Очки с одним треснувшим стеклом. Тёмку он не видел в упор. Мне показалось, от него пахнет виски.

– А эт-то, значит, твоя квартира? Не хило, не хило, м-да… Однобедренная, двух?

Я даже не сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Две спальни плюс салон.

– И два санузла, я правильно понимаю? У отчима, значит, кровных родственников не было и тебе все одной досталось? М-да, квартира в Иерусалиме, да еще в таком районе, это, знаешь, царский подарок. Большие деньги на этом можешь сделать, если не продешевишь.

– Я пока не собираюсь переезжать.

Я налила ему чаю и подвинула ближе баночку с вареньем и сахар. Тонкими ломтиками настругала кремовый торт. Отец ухватил сразу четыре ломтя, плюхнул в чашку три ложки сахару и ложку с верхом варенья и отхлебнул жадно большой глоток. То ли волновался, то ли жизнь у него была очень уж кислая. Язык, похоже, обжег, но даже и внимания на это не обратил. Во всяком случае, говорить ему это не мешало.