Ингер Кристенсен - Книга за книгой

Нас бы схватили, меня прикончили, а тебе пришлось жить с позором в той же деревне всю жизнь.

У тебя заранее был такой план, сказала я.

Пойдем, позвал он. Надо идти.

Воскресенье, 31 июля 2016 года

Мы шли вглубь долины. Было темно, мокро, вдоль по склонам гор стояли огромные неподвижные ели. Я переставляла ноги, ни о чем не думая, механически, была не в себе. Иногда искала взглядом его спину и затылок. Мужчина, которому я слепо отдалась вся целиком. Я ничего о нем не знаю. У меня было к нему много чувств, но не страх, возникший теперь.

Мы остановились у ручья, попили воды.

Я не монстр, сказал он, вытирая рот рукавом. Если ты об этом теперь думаешь.

Но я боюсь тебя.

Это война. На войне убивают.

Они не воевали, сказала я.

Я тебя люблю, сказал он.

Я тебя совсем не знаю.

Я тот, кто тебя любит.

Весь день мы шли вверх по склону горы. Когда поднялись на вершину, развиднелось, на западе между облаков проглянуло солнце.

Он спросил, выдержу ли я идти еще несколько часов.

Да, ответила я.

Вот ты и на свободе, сказал он. Наслаждайся, пока можешь.

Не понимаю тебя, сказала я.

Мы уже шли дальше.

Ты не повязана никем и ничем, сказал он. Но дороги назад нет.

Он плакал, когда мы той ночью были близки, я нагнулась, потерлась щекой о его мокрую щеку, поцеловала и почувствовала соленый вкус. Я люблю тебя, сказала я, схватила его руку и прижала к земле, он лежал на спине и смотрел на меня, и я не знала, что он думает, но понимала, что чувствует, и волна счастья и горя подняла меня.

Потом я прижалась к нему, и мы заснули.

Когда я утром проснулась и увидела, что он сидит на корточках и режет колбасу, которую я прихватила с собой из дому, и раскладывает ее на нарезанный им хлеб, я поняла, что он имел в виду вчера. Подошла к нему и обняла.

Дороги назад и правда нет, сказала я.

Он покачал головой.

И мы совершенно, совершенно свободны.

Вечером мы сидели перед горной хижиной, вокруг все пылало красными отблесками заходящего солнца. Мы постучались сюда несколько часов назад, рассказали историю, которую сочинили вдвоем, и поужинали с хозяевами.

Не знаю, насколько они нам поверили, вероятно, нет, но это неважно. Я весь вечер болтала и смеялась, во мне пузырилась бурная радость, и, когда мы сидели и смотрели на закат, я опять засмеялась, но почему-то не смогла остановиться.

Это. Это было… и всё на Этом. Так Это началось. Оно есть. Идет дальше. Движется. Дальше. Возникает. Превращается в это и в это и в это. Выходит за пределы Этого. Становится чем-то еще. Становится [чем-то] большим. Сочетает Что-то-еще с Тем, что вышло за пределы и Этого. Выходит за пределы и этого. Становится отличным от чего-то-еще и вышедшим за пределы этого. Превращается в Нечто. В нечто новое. Нечто постоянно обновляющееся. Которое тут же становится настолько новым, насколько Это только может быть. Выдвигает себя вперед. Выставляет себя напоказ. Прикасается, испытывает прикосновения. Улавливает сыпучий материал. Растет все больше и больше. Повышает свою безопасность, существуя как вышедшее за пределы себя, набирает вес, набирает скорость, завладевает [чем-то] большим во время движения, продвигается дальше по-другому, помимо других вещей, которые собираются, впитываются, быстро обременяются тем, что пришло изначально, началось столь случайно. Это было… на Этом всё. Это горит. Это Солнце — оно горит. Так долго, сколько требуется, чтобы сгореть солнцу. Так долго до и так долго после эпох, которые измеряются жизнью или смертью. Солнце сжигает само себя. И сожжет. Когда-то. Когда-нибудь. Промежутки времени, к продолжительности которых не существует восприимчивости. Не существует даже нежности. И когда Солнце погаснет — что жизнь, что смерть давно уже будут одним и тем же, как это было и всегда. Это. Когда Солнце погаснет, Солнце освободится от всего. И от Этого тоже. Это было… на Этом всё. В то же время, иногда Солнце все еще достаточно избыточно, чтобы раздавать смерть настолько медленно, что она выглядит как жизнь, пока жизнь продолжает фикционировать. Между тем Солнце встает, Солнце садится. Свет и тьма сменяют друг друга. Это освещается, проясняется, ослепляет и делается явным в дневное время, готовясь к тому, чтобы стать приглушенным, покрыться тенью, остыть, потемнеть, спрятаться. Это небо — иногда небеса, а иногда тьма. Звезды отмечают пунктиром расстояния и маскируют пустоту, горят до тех пор, пока Это длится. Или тьма — тотальна, и пустота затянута облаками, темнота скрыта темнотой, временная ночь во временном небе вместо Ничто, напоминает то, что будет дальше, чем будущее. После того как. После того как. До тех пор, пока Это длится. <���…>

Море, льющее через край кислород и солнечные блики, поднимающее в день полного штиля божественную солнечную бурю, находит гиперболическое выражение полета и перетекает в седьмое небо, в интерференцию между волнами света и воды, рушится, уходит под поверхность, где море купается в море света. Но не горит, еще более смертоносное: это море Икара. Другой мир. Нпрм., мир звуков, что молчит в своем собственном мире, беззвучен. Мир поверхностей, погруженный в самого себя.

Или постоянно кипящий, бурлящий, переливающийся жемчугом мир, под наркозом тишины. Неугомонный, беспокойный мир анестезии, светящаяся тьма, где свет и тьма — это лишь проявления недостатка интерференции между светом и тьмой. Жизнь, что гораздо более опасна, чем Это. Другой мир, что функционирует как образ смерти в мире.

Так ощутимо. [И вот] уже — разница между смертью и смертью гораздо больше, чем между жизнью и смертью. [И вот] уже — пространство в целом может быть измерено смертью. Отсутствующая безусловная пустыня сводится к бытию. Ожидание. Медлит в другом мире. Захвачена своей вечной игрой. Сводясь к неудержанным деталям, что постоянно сближаются и соединяются, сопоставляются, комбинируются, ищут уплотнений. Ищут видимости, находят, нпрм., бездомное Это. Это — Летаргическое море. Это пришло, чтобы остаться. До тех пор, пока Это длится. Это нашло свое окончательное местоположение. В течение некоторого времени. Отлилось в устоявшиеся формы. (Которые могли бы быть сформированы по-другому.) Нашедшее свое устойчивое проявление. (Которое может свободно обратиться в другое Это). Привело себя в порядок, установило себя, нашло себе место. Мир пришел в мир. Внутри мира. Привел свою видимость в порядок. Нпрм., в мире камня, нпрм., в очертаниях континентальных шлейфов, незыблемых скрытых смыслов, что ведут свой путь через горные хребты, приходят однажды как скальные формации, слой за слоем непроходимых затверженных смыслов, так хорошо проработанных в своем собственном мире. Глубже смысла, без всякого смысла, в химическом сне, утихомиренно. Это было то, что двигалось, находило себе место и теперь постоянно успокаивается. Как слюда, гнейс и гранит. Как серный колчедан и кварц. Как усмиренная лава, базальт, диабаз. Ища окаменелую перспективу. Находя ее застывшей в блеске преувеличенных проявлений. Одухотворений. Прозрений, замешанных — на киновари и цинковых белилах. На золоте и серебре, платине. Твердые формы явной видимости, видимости чистого значения. Подземные игры. Нпрм., играющие темные кристаллы, отдающие свои светящиеся краски вслепую. Черный рубин, сапфир, бирюза. Черное прозрачное стекло, алмаз. Черные белые опалы. Черное белое. Тонкие структуры организованных беспорядков, скрытые переходы между жизнью и смертью. Неуязвимая игра. В уязвимом мире.