Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Не мучайся, Вадим, — улыбнулась она. — Все-то вам, писателям, нужно знать, поковыряться в чужой жизни… А зачем тебе это? Думаешь, когда-нибудь используешь в своих повестях-романах?

Нет, об этом Вадим не думал. Ему все еще эта красивая язвительная женщина была не безразлична, он помнил все встречи с ней, доверительные разговоры на заливе, когда он чувствовал в ней не только женщину, но и внимательного друга, с которым можно говорить обо всем.

— Мне жаль, что я тебя потерял, — признался он.

— Почему потерял? — обезоруживающе посмотрела она на него. — Ничего не изменилось, я такая же, как и была.

— Ты замужем.

— Замужем — да, но не в рабстве, — возразила она. — Я тебе уже говорила, что Попков нисколько не ограничивает мою свободу, — таково было мое главное условие.

Многие девушки, выходящие замуж, думают, что они смогут перед мужем ставить какие-то условия! Родив ребенка и окунувшись с головой в домашнее хозяйство, молодая женщина быстро избавляется от наивных, романтических иллюзий. Семья развивается по своим законам. И лишь потом, когда женщина почувствует свою силу и изучит слабые места своего мужа, она сможет при желании подчинить его и верховодить в доме. Только до этого момента не все дотягивают — многие еще раньше расходятся.

Все это и высказал Вадим Савицкой на автобусной остановке. Они и не заметили, как пропустили свой автобус. Солнце будто расплавило широкие окна на девятиэтажном здании, над крышами медленно двигались кучевые облака, со стороны аэропорта «Пулково» доносился рев турбин взлетающих лайнеров. Желтая с красными полосами аварийная машина стояла на перекрестке, высоко над ней на тонкой блестящей ноге замерла металлическая корзинка, в которой стояли два ремонтника. Жмурясь от яркого солнца, они соединяли над головой какие-то провода. Перед потухшим светофором выстроились троллейбусы. Регулировщик в белых перчатках с раструбами до локтей показывал транспорту объезд — полосатый жезл в его руках крутился как пропеллер.

— Помнишь, я тебе когда-то говорила, что хотела бы испытать все то, что предназначено нормальной бабе: замужество, роды, кухню, хозяйство.

— Ну, и ты счастлива?

— Попков меня устраивает во всех отношениях, — продолжала она. — Он очень хозяйственный, любит украшать квартиру, правда, не всегда у него хватает вкуса…

— Он знакомит тебя со своими торгашами и гордится тобой… — в тон ей вставил Вадим.

— Могу же я ему доставить такую маленькую радость!

— И все-таки, почему ты вышла за него?

— Наверное, потому, что люблю себя, — неожиданно призналась Вика.

— Какой-то парадокс! — покачал головой Вадим. — Как ты можешь с этим павианом…

— Оставь его в покое! — потеряла терпение Вика. — Я тебе сотый раз повторяю: я совершенно свободна! Дошло до тебя или нет? Этим далеко не каждая замужняя женщина может похвастаться… У меня такое впечатление, что ты после своей деревни малость отупел, мой дорогой!

— Это поселок, — вставил Вадим.

— Хочешь, я тебе докажу, что для меня ничего не изменилось? — насмешливо посмотрела она ему в глаза. — Поедем ко мне?

— Понимаешь, для меня многое изменилось, — ответил Вадим.

— Ты боишься моего мужа?

— Я тебя боюсь, Вика, — сказал он. — А вот и твой автобус…

— Ты со мной не поедешь? — В глазах ее удивление и разочарование.

— Я лучше пешком прогуляюсь, — подсаживая ее в автобус, проговорил Вадим.

Передавая прогноз погоды по радио и телевидению, дикторы говорили, что такого жаркого лета, как в 1973 году, в Москве пятьдесят лет не было. Воздух дрожал от раскаленного асфальта. На небе какой уж день ни облачка. В пятницу вечером и субботу утром москвичи на всех видах транспорта устремлялись за город. Электрички и автобусы были переполнены, люди обливались потом, будто в парной, высовывались в раскрытые окна, чтобы глотнуть горячего воздуха. Весь день раскаленное добела солнце висело в светло-голубом равнодушном небе. Казалось, неподвижный горячий воздух можно ножом резать. Люди выстраивались в длинные очереди возле серебристых цистерн с квасом и пивом. Вместо пива в кружки шла белая пена. Продавщицы отставляли их в сторону, дожидаясь, пока она осядет. Солнце уже с утра нагревало автоматы с газировкой, у них тоже толпились изнемогающие прохожие. Лишь иностранным туристам все нипочем: с фотоаппаратами на шее разноцветными стайками они бродили по улицам столицы, Красной площади и щелкали направо и налево. Наверное, у приезжих иное восприятие действительности: раз попал в чужую страну, значит, жадно впитывай в себя все новое, незнакомое.

Коренные же москвичи изнемогали от зноя. Во всех зданиях распахнуты окна, занавески и шторы не шелохнутся. Более-менее сносно чувствовали себя дети: они возились на своих площадках, строили на песке крепости, девочки играли в классы, а мальчики — в войну. Только их смех и крики нарушали тишину в каменных дворах.

В один из таких жарких дней Игорь Найденов встретился у здания планетария с Изотовым, они прошли в тенистый тупичок, что был рядом, присели на скамейку. Милиционеры сюда редко заглядывали.

Изотов был в белой тенниске, полотняных брюках и сандалетах на босу ногу. От планетария прямо на них падала тень, по Садовому кольцу нескончаемым потоком проносились машины, запах выхлопных газов примешивался к запаху раскаленного камня и асфальта. На пыльных ветвях чахлого деревца, раскрыв клювы, неподвижными серо-коричневыми комками притихли обычно беспокойные воробьи.

— Завтра спровадь куда-нибудь подальше жену с сыном…

— У меня дочь, Жанна, — поправил Игорь, подумав, что для разведчика у Изотова память не ахти какая…

— В полдень к тебе пожалует собственной персоной отец — Ростислав Евгеньевич Карнаков.

Странные чувства испытал Игорь, услышав это известие: не радость и подъем, а, скорее, тревогу и страх. Столько долгих лет не видел он его: как расстались в дачном поселке под Москвой, так больше и не виделись. Даже письма ни разу не прислал… Игорь понимал, что, наверное, отцу было нелегко сразу после войны. Игорь поначалу надеялся, что Карнаков там, за рубежом. Тогда бы и ценность родителя была совсем иной…

— Долго же он ко мне собирался, — усмехнулся Игорь.

— Переночует у тебя, а утром уедет, — успокоил Изотов.

— Узнаю я его?

— Родная кровь все-таки, — улыбнулся Родион Яковлевич.

— Я так давно уже привык к положению сироты… при живых-то родителях, — вырвалось у Найденова.

— Родители дороги, пока мы беспомощные пацанята, — заметил Изотов. — Ты уже сам родитель. Второго-то думаешь заводить?

— К чему? — пожал плечами Игорь. — Плодить сирот? Если не посадят в тюрьму, то все равно ведь уеду отсюда…