Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Ты — жертва социалистического строя, вырвавшаяся на свободу из-за железного занавеса, — отрубил он. — Забудь о своих дурацких занятиях с оружием и взрывными машинками. Это все в прошлом. Отныне ты будешь словом взрывать умы своих соотечественников, рассказывая о своих злоключениях в СССР, где тебя преследовали, угнетали, растаптывали твое достоинство, где ты не жил, а прозябал! Ясно?

— Так точно, — вытянулся перед ним Дуглас Корк.

Боссу это явно понравилось. Еще раз оглядев нового сотрудника оценивающим холодным взглядом голубых глаз, уже добродушнее прибавил:

— Я высоко ценю твоего брата — Бруно. Он — настоящий немец.

Когда Найденов передал этот разговор Бруно, тот рассмеялся:

— Твой босс — оригинал! Он был несколько лет назад чемпионом по стрельбе. У него дома самая богатая в Германии коллекция охотничьих ружей.

Из бесед с Бруно Игорь Иванович понял, что вещание вещанием, однако брат имеет на него и другие виды. Здоровье восстановилось, в правой стороне груди больше не было острых болей, он попробовал потренироваться в спортивном зале, но вскоре взмок и ощутил сильную слабость. Тем не менее каждое утро делал получасовую зарядку, стал играть у себя на службе в теннис. На их территории были оборудованы два корта. Чаще всего они сражались с Альмовым. Уже через месяц Найденов почувствовал, что дышать стало легче, меньше потел. А когда первый раз выиграл у Генриха Сергеевича подряд два сета, повел его на крышу и выставил на радостях бутылку шампанского…

Внутренний телефонный звонок прервал его размышления: босс сказал, чтобы он немедленно спустился вниз к брату. Игорь Иванович поблагодарил, на что тот буркнул:

— Завтра в десять зайди ко мне.

— Но я еще не закончил репортаж, — вставил Найденов.

— Тебе не надоело писать эту тягомотину про целинный совхоз? — огорошил босс.

— Надоело… — непроизвольно вырвалось у Игоря Ивановича.

— Придумай что-нибудь другое, — посоветовал босс. — Ты же, черт возьми, родился в этой проклятой стране!

— Есть придумать другое! — по-военному гаркнул в трубку Найденов. — Уже придумал!

— Ну то-то же! — громыхнул коротким хохотком в трубку босс.

Они сидели в маленьком кафе, перед ними две большие кружки с пивом, на тарелках — жареная курица. Бруно заметно постарел, поседел, но фигура была худощавой, на живот и намека нет.

— Приезжает к нам из Ленинграда журналист Вадим Казаков, — без предисловия начал Бруно. — Ты его помнишь? И что он из себя представляет?

Найденов рассказал о встрече с ним на целине, куда тот приезжал с космонавтами. Кажется, Казаков его не узнал, хотя и приглядывался. Все-таки столько лет прошло, ведь они последний раз мальчишками виделись в конце войны. И эта случайная встреча в совхозе!..

— Его отец — советский разведчик Кузнецов, а у него фамилия — Казаков, — отхлебнув светлого пива из кружки, произнес Бруно. — Что это значит?

— Кузнецов, кажется, бросил их, потом мать Вадима вышла замуж за путевого мастера Казакова, его еще в поселке Костылем называли, — вспомнил Найденов. — Зачем он приезжает к нам?

— Хочет встретиться со мной, — обронил Бруно. — Пишет книгу о своем отце, а я — последний, кто видел Кузнецова перед смертью.

— Ты разоблачил Кузнецова? — удивился Игорь Иванович. — Надо же, до Берлина добрался!

Бруно коротко рассказал о своей встрече с советским разведчиком, который передал ему перстень Гельмута…

— И ты ему помог?

— Он натворил тут у нас дел… — неохотно ответил Бруно. — Люди Кальтенбруннера весь Берлин поставили с ног на голову, чтобы его с подпольщиками отыскать. И погиб, как говорится, с музыкой: прихватил на тот свет с десяток гестаповцев, даже одного штандартенфюрера.

— И мой… наш отец его очень опасался, — заметил Найденов. — Еще там, в Андреевке.

— Я тоже тут натерпелся от него страху, — признался Бруно.

— Значит, Вадик писателем заделался… — проговорил Найденов.

— Твой коллега, журналист, — искоса взглянул на него Бруно.

— Я из-за него, гада, и Пашки Абросимова слинял из Андреевки, — сказал Игорь Иванович. — Я ведь был сыном немецкого шпиона, они мне проходу не давали. И мать почем зря шпыняла!

— Жива она?

— А чего ей сделается? На таких, как она, можно воду возить, — усмехнулся Найденов.

— Не очень-то ты почтителен к своей матери!

Игорь пощупал пальцем старый шрам:

— Ее отметина…

— Не хочешь здесь свести с Вадимом Кузнецовым счеты? — вдруг спросил Бруно.

— Каким образом? — опешил Найденов.

— Встретишься с ним — кто знает, как он себя поведет? Вряд ли его можно привлечь на нашу сторону… Но скомпрометировать-то возможно? Надо бы узнать его слабинку: женщины, вино, дефицитные вещи? На что чаще всего клюют иностранцы?

— Вадим ведь мальчишкой был в партизанах. Не трус. Награжден медалью «За отвагу». С ним не так-то просто. Да, наверное, и за рубежом не первый раз, его на дешевку не купишь.

— Не хочется мне с ним встречаться, — хмуро заметил Бруно. — Еще и меня вставит в свою книжку… Хотя что он может знать обо мне?

— Мне бы тоже не хотелось стать героем его романа, — усмехнулся Найденов.

— Он приедет с нашим берлинским журналистом, — сказал Бруно. — Видно, Ваннефельд нажал на все педали, потому что мое начальство порекомендовало повидаться с ними, мол, все равно не отвяжутся.

— И здесь от них покоя нет, — помолчав, произнес Игорь Иванович. — В Африке мы одного любопытного журналиста сбросили в кратер вулкана с вертолета. Стал совать нос куда не следует… Записал на пленку допрос пленного, сам понимаешь, мы там с ними не церемонились: допросим с пристрастием — и пулю в затылок.

— Сначала я хотел взять и тебя на эту дурацкую встречу, — сказал Бруно, — но, поразмыслив, решил, что мы лучше сделаем так: ты «случайно» встретишься с Казаковым, пригласишь землячка в кабак, потом с девочками к себе, а мои люди нынче же в твоей квартире установят электронную аппаратуру… Ну, не мне тебя учить, как его лучше скомпрометировать.

— А если не клюнет? — засомневался Найденов. — Я ведь для него перебежчик, враг. Да он со мной и разговаривать не захочет!

— Он этого не знает, — возразил Бруно. — Ты для него — Шмелев. И потом, о твоем побеге в советской печати не писали.

— Тогда как я объясню ему, почему, я ошиваюсь здесь?

— Об этом мы сейчас и потолкуем, — сказал Бруно.

Вадим Федорович медленно брел по неширокому тротуару мимо зеркальных витрин с разнообразными товарами. Ничего не скажешь, в магазинах есть буквально все, чего может пожелать душа. Было тепло, хотя стоял ноябрь. Прохожие одеты в основном в джинсы и нейлоновые куртки самых различных расцветок. У многих парней на ногах несокрушимые бундесверовские башмаки с блестящими застежками, волосы длинные, почти до плеч. Теперь такая мода. Поди отличи сзади — парень это или девушка. Все длинные, плечистые, узкобедрые, да и походка одинаковая. Или современные парни стали женственнее, или девушки мужественнее. На деревьях в скверах еще держались пожелтевшие листья. В сверкающих широких витринах отражались проносящиеся мимо автомашины, разноцветные, блестящие зеркальным стеклом и хромированной отделкой, шикарные автобусы. Бросалась в глаза некая небрежность в одежде и поведении прохожих: разговаривали и смеялись громко, девушки непринужденно обнимались и целовались с парнями у всех на глазах. Лотошники, не обращая ни на кого внимания, спокойно занимались своим делом: жарили на жаровнях аппетитные колбаски, раскладывали на столиках товары. В тупике между двумя высокими зданиями художники прямо на асфальте расставили свои мольберты. Бородатый верзила вместо кисти вооружился пульверизатором с баллончиком и выводил на серой стене очертания кита.