Мати Унт - Осенний бал

Я дал Иллимару прочитать рукопись этой книги. Он ответил из тюрьмы, что, на его взгляд, все верно и я спокойно могу отдать рукопись в печать. Единственным его пожеланием было поместить в конце произведения известную фразу Антонена Арто: «Небеса еще могут упасть нам на голову. Театр создан для того, чтобы в первую очередь объяснить нам именно это». Я привожу эту фразу, но не в самом конце, и еще добавлю, что небо Иллимара действительно обрушилось, но театру-то что от этого? Послал рукопись также Феликсу, Асте и Ханнесу. Аста не ответила. Феликс прислал напечатанную на машинке лаконичную, слегка ироническую благодарность за доставленные чтением переживания. Ханнес же прислал ругательное письмо, в котором спрашивал, не могу ли я зарабатывать деньги на чем-нибудь другом, но добавлял, что ничего не может поделать, раз я вознамерился всю эту чепуху отдать в печать. Я и отдал ее в печать. Иначе я никак не мог выразить свое чувство благодарности к Иллимару, который в конце концов был тем человеком, кто научил меня ходить в театр, а может быть, и любить театр, и эта любовь стала для меня обязанностью и наслаждением.

Что-то обязательно должно было случиться.

В этот год, как и в любой другой, много было всяких примет и делалось предсказаний, которые действовали лишь на тех, кто к этому расположен. А осень выдалась особенно грибная, так много белых не помнили уже давно. Яблок уродилось даже слишком: ночами они падали в траву, консервные заводы не могли принять такой урожай, горы фруктов начали гнить. В мире было похищено несколько самолетов, хотя подобные преступления встретили широкое осуждение и сурово карались. Несмотря на прирост населения, послеобеденные часы были на удивленье тихие. Все это вместе напоминало жизнь, но чем-то и настораживало, и Ээро, как и всегда, одолевали дурные предчувствия.

26 июня с пригородной станции ушел тепловоз без машиниста. То есть машинист или его помощник на ходу спрыгнул с тепловоза, а обратно запрыгнуть не смог. Тепловоз сбил шлагбаум в воротах предприятия, дошел до боковой ветки, а оттуда на главный путь, ведущий в город, навстречу прибывающему пассажирскому поезду, причем скорость пассажирского была 80 километров в час. Однако машинист сохранил хладнокровие. Заметив приближающийся тепловоз, он успел остановить поезд и дал задний ход. Столкнулись тепловозы лишь тогда, когда их скорости были примерно одинаковы. Этим в последний момент удалось предотвратить несчастье. Произошло это через пару дней после Иванова дня. А через пару недель опять случилось странное происшествие.

Они праздновали в Южной Эстонии юбилей своего коллеги, в красивом месте среди леса прямо у границы с Латвией. Всю ночь вели разговоры. Меланхолическим темам соответствовала музыка Баха, которую исполнял на скрипке долговязый бородач. Потом вышли на двор и слушали соловьев, их удивительное задыхающееся пение, — это уже когда начало светать. Никто не вздремнул ни на минутку. И только ранним утром, уже по жаре и при ярком солнце, собрались уходить. Хозяин бросился было провожать, но его удержала жена, что, конечно, было совершенно разумно. Шли под высоким синим небом часов в шесть утра. Пахли какие-то цветы, но все забыли, как они называются, не говоря уже о латинских названиях. Один бородач, бывший оперный певец, которого все звали Марино Марини, хотя его настоящая фамилия была Мортенсон, сильным голосом еще пел посреди полей, исполнял всякие неподходящие ему арии, например сопрановую Царицу ночи из «Волшебной флейты», и даже то место, где Царица ночи приказывает Палине убить Зарастро. Но скоро он устал. Утратил всю свою веселость, прекратил выходки. Шел мрачный, не приветствовал, как другие, встречных, не говорил «бог в помощь» колхозникам, идущим на работу. На шутки в свой адрес не отвечал. Все прояснилось только в Валге, на вокзале, куда они наконец добрались, чтобы на поезде отправиться из Южной Эстонии обратно домой. Они уже купили билеты и шли вдоль широкого перрона к поезду. Но на полпути Марино Марини вдруг пропал, как сквозь землю провалился без единого звука, а только что был рядом. Как будто его и не было — мысль, тотчас естественно мелькнувшая в усталых головах его товарищей. Все принялись его искать, сначала весело, потом все с большей тревогой, обыскали весь вокзал, весь поезд. Но Марини не было. Ушел так ушел, фаталистически подумали друзья и уехали. Оперный певец пропадал два дня. Ох уж этот град обвинений, который обрушила на друзей его супруга! Мортенсона уже считали погибшим, когда он объявился и сам рассказал, что с ним произошло. На него опустилась какая-то тень. Уже после полудня он обнаружил, что находится в глубине территории Латвии. Он спал на старом деревенском кладбище, среди заросших травой могил. Имена усопших были на латышском языке, рассказал Марино Марини, из чего он понял, что находится в чужих краях. Но поскольку граница между Эстонией и Латвией открыта, никакими неприятностями это не грозило. Один добросердечный колхозник на своей машине доставил его на эстонскую границу. Выяснилось, что певец прошел по жаре почти тридцать шесть километров. Оставалось предположить, что он был в патологическом подпитии. Странно, что латыши тебя не тронули, серьезно сказал один друг, бог знает что ты им говорил там на дороге, что пел и к чему призывал. Думаю, я молчал, предположил Марино Марини, думаю, шел тихо, без единого звука, пока меня не усыпила кладбищенская прохлада.

В то же самое время в Китае произошло землетрясение. В Гватемале, на Кармадечских островах и в Триоле они уже были. В Бейруте уничтожен лагерь палестинцев, убито несколько десятков тысяч человек. В Эстонии в этом году землетрясений не было. Зато телевидение устроило конкурс, чтобы отыскать новых эстонских писателей, потому что их число начало убывать, — до сих пор малый народ как раз мог гордиться большим числом писателей. Однако не все еще было потеряно: на призыв телевидения откликнулось 296 молодых писателей, из них 18 % юноши и 82 % девушки.

За городом на пустыре воздвигли группу художественных объектов, возбудивших всеобщий интерес. На открытии играл ансамбль Свена Грюнберга. Ээро тоже был на открытии. С интересом разглядывал он вкопанные в землю трубы, выкрашенные в красную полоску. Отметил движущиеся и вибрирующие объекты. Некоторые из них издавали определенные звуки. Ээро, с его восприимчивой натурой, они внушали чувство естественности и свободы. Разглядывая фонтаноподобный объект, выбрасывающий струю настоящей воды, Ээро испытал непреодолимое желание реализовать это новообретенное чувство внутренней свободы в виде естественного внешнего проявления, напиться прямо из притягательного носика этого объекта. Что он и сделал, но после этого поток воды уменьшился и вместо фонтанчика из объекта потекла тонкая струйка. С запозданием Ээро догадался, что в объекте использован замкнутый поток, к водопроводной сети объект не подключен. Так что своим естественным поступком Ээро нарушил естественную работу объекта. Между Ээро и новым искусством образовалась какая-то трещина, когда он возвращался по проселочной дороге домой в город.