Мати Унт - Осенний бал

Все это вместе и был мир. Кроме этих видимых вещей, говорили еще о невидимых вещах. В первую очередь о боге. О боге все знали, что его нет. Но все время о нем говорили. О том, чего нет, не стали бы говорить так много. Бабушка как-то сказала, что бог на небе. Почему обязательно на небе? — спросил Пеэтер. Чтобы все видеть, ответила бабушка. Зачем ему все видеть, он что, любопытный? — спросил Пеэтер. Он не верил, что бог видит все, особенно когда темно, да еще через крыши. Да еще через потолки, через обои, через одеяло. Пеэтер знал, что земной шар круглый и вращается. Солнце в какой-то момент освещает только одну его половину. Вторая половина темная. Там ночь. Бог, значит, видит одну половину? Тогда какую? Днем он видит или ночью? Или он видит земной шар насквозь? Бабушка сказала, что так нехорошо спрашивать. Мама сказала, что бога вообще нет. Его выдумали злые люди, которые убивали и угнетали. Выдумали, чтобы себя оправдать. Все великие духом с богом боролись. Бога нет, повторила мама. А что тогда есть? — спросил Пеэтер. Есть все другое, ответила мама. Все, что ты видишь. Но есть еще и рентгеновские лучи, которых ты не видишь. И инфракрасные лучи. И воздуха тоже не видно, хотя наука и утверждает, что воздух есть. Ученые установили наличие воздуха, пояснила мама. Воздух состоит из кислорода и азота. А бога нет, поскольку он ни из чего не состоит. Ты состоишь из мяса и воды. Все люди состоят из мяса и воды. Я это в школе учила, и по телевизору об этом говорили, как ты помнишь. Черт все-таки есть, про него говорят еще больше. И его тоже нет, объяснила мама, потому что черт очень плохое, ужасное слово. Слово ведь есть, спросил Пеэтер, хоть и ругательное. Только слово, а за словом ничего нет. Почему же тогда оно ругательное, если за ним ничего нет? Оно значит очень глупую вещь. Какую вещь? Черта! — потеряла мама терпение. Ага, проиграла! — сказал Пеэтер. Черт все-таки есть.

Поэт Ээро раньше жил (с женой) на окраине в маленькой комнатке частного дома на втором этаже. Хозяин дома был просветитель народа, он все время генерировал новые идеи. Он пытался вывести новый сорт огурцов, хотел огурец как таковой вообще заменить баклажаном, создавал неологизмы, придумывал новые имена младенцам, выступал на гражданских панихидах, писал брошюры о трезвости, изучал ранний период эстонской литературы, конструировал новые механизмы, водил экскурсии. У его деятельности был адресат — народ. Он поспевал везде. Он был вроде исландца. Там все занимаются культурой, потому что исландцев мало. Под окнами у просветителя росли яблони. Ээро казалось, что они цветут постоянно, даже зимой. Непонятно, как возникло такое впечатление. Он был тогда молод, все у него было еще впереди. Изо дня в день они занимались поисками квартиры. Жена хотела свою квартиру, и это было естественно, но и просветитель народа хотел дать своему возвращающемуся из армии сыну отдельную комнату. Много писем они написали во всякие инстанции, много получили отказов, чередовавшихся с положительными ответами, которые потом опять отменяли. Много они ходили и в домоуправление, и в исполком, и в партийный комитет, и во всякие другие учреждения, облеченные какой-то властью. Вся эта квартирная механика была в то время знакома Ээро досконально, он так в нее вжился, что везде только об этом и говорил, говорил с каким-то болезненным оживлением. Тем больше их напугало пришедшее год назад в начале зимы письмо, предлагавшее им квартиру 12 на объекте номер 33.

Каждую неделю он стал ходить на стройку, иногда ходил с женой, иногда звал кого-нибудь из друзей. Он видел, как дом растет. Больше ему не придется бегать по квартирам, у него будет дом. Он шлепал по скользкой дороге, оступался в канавы, оставлял ботинки в грязи. Но зато видел, как подвигалось строительство, вот дом уже и под крышей. Он прошел мимо шумных штукатуров в свою квартиру, пустую и гулкую, как и всякое пустое место. Все было тут по-девичьи первозданно, голая конструкция, голая идея, никакой эстетики, никаких обоев, никаких воспоминаний. Только стены, голая возможность. Уходя вечером, он оглянулся на забрызганные побелкой окна, в которых отражался многообещающий закат. Соседний дом закончили раньше, у подъездов там уже стояли машины, оживленные мужчины затаскивали наверх мебель, по асфальту была разбросана упаковочная бумага.

Скоро был готов и дом Ээро, его первая собственная квартира.

Друзья помогли переехать, общими усилиями справились с такими, казалось бы, невыполнимыми задачами, как затаскивание холодильника и упаковка книг. Работа кипела, все радовались вместе с Ээро. Жена сразу же начала обставлять квартиру. Начинать им пришлось с самого необходимого. До этого у них были только кушетка, книжная полка, ночной шкафчик, телевизор, радиоприемник и холодильник. Теперь жена купила еще низкий кухонный шкаф, четыре высоких, кухонный стол, три табуретки, два кресла-дивана, диван и стол. И наконец купила давнюю свою мечту — большую секцию, состоящую из двух низких секций с ящиками, двух книжных полок, четырех шкафов, ставящихся наверх, одного узкого высокого шкафа и двухстворчатого платяного шкафа. Кроме того, она еще купила малую секцию для спальни, состоявшую из двух двухстворчатых платяных шкафов и двух невысоких шкафчиков для установки наверх. Они ведь с Ээро всегда едва сводили концы с концами.

Ээро никогда не был сторонником притворного аскетизма, модное неприятие вещей было ему чуждо. Но, увидев у себя в квартире такое невероятное количество древесины, он испугался. Он остро чувствовал запах столярной мастерской. Лаком пахло так, что щипало ноздри. В полированных поверхностях отражался предзимний вечерний свет. Свои шкафы, подумал он философски, придется это снести. Он был интеллигент и ничего не воспринимал естественно. Ему вспомнились подходящие моменту слова. Райнер Мария Рильке любил двери. И шкафы. Рильке говорил, с каким удовольствием он смотрит на закрывающуюся хорошо пригнанную дверь. И Башляр, любимый автор Ээро, тоже утверждал, что от одежных шкафов исходит, наполняя всю комнату, мягкий коммуникативный свет. Башляр в этом месте цитирует Клода Виже, и Ээро, несмотря на неважное владение иностранными языками, не удержался, чтобы в свою очередь не процитировать, когда друзья пришли затаскивать шкафы: Le reflet de l'armoire ancienne sous / La braise du crepuscule d’octobre. Стихи понравились, чего нельзя сказать о шкафах. Один друг даже упрекнул его: а ты не перехватываешь с нежностью к этим шкафам? Шкафы покупают на всю жизнь, ответил афористически настроенный Ээро. Квартира стала пригодной для жилья и потеряла свою невинность. Почему мы не можем вечно жить в первозданно свежей квартире! Ээро выставил мужчинам пиво. Фолк-певец тут же исполнил свою новую балладу о нищем на паперти. Надеясь, что гости этого не замечают, Ээро гладил шкафы по лакированным бокам и думал, какие они вместительные.