Сара Бергман - Парадиз

— Ты лучше мне скажи, — Дебольский щелкнул сигнализацией, отпирая машину, — зачем вы кота в школу притащили? И где вы его взяли вообще?

— Ты понимаешь, папа, — вкрадчиво начал он — Славка вообще был мальчик основательный. Под очень толстыми стеклами очков блеснули внимательные и, главное, честные глаза. — Мы совсем не собирались приносить в школу кота, просто…

Дебольский открыл заднюю дверцу, и мальчик охотно влез в машину. Отец только полгода как убрал детское кресло, Славке отчаянно нравилось сидеть на обычном сиденье, как взрослый, и он теперь даже в магазин за продуктами ездил с восторгом.

Мужчина запихнул внутрь громоздкий школьный рюкзак, и Славка снова по привычке поправил очки.

Наташка все мечтала сделать Славке операцию. А сам Дебольский никак не мог решиться. При мысли о том, что придется класть маленького мальчика под скальпель — да еще резать глаза, — ему становилось не по себе. Терзали страхи: а вдруг зрение только ухудшится? А вдруг тот вовсе останется слепой?

К тому же он органически не выносил Славкиных слез: как-то внутри все сжималось. А потому все тянул. И обещал, что когда-нибудь потом… когда подрастет.

А впрочем, время летело быстро. Ему все казалось, что только вчера он забирал Наташку из роддома, а Славке вот уже семь лет. И так же — не успеют глазом моргнуть — он станет взрослым парнем, а там девочки, тусовки. Ну куда с такими очками?

Но пока об этом думать не хотелось. Славка почему-то всегда представлялся только таким: маленьким и наивным.

— А он сидит, мяучит, — продолжал мальчик с заднего сиденья, пока отец заводил машину, — и тогда Лешка кота в куртку сунул, а я в столовку побежал, чтобы… — увлеченно разглагольствовал он, уже осознав, что никакого особенно наказания за кота не последует.

Так и рассказывал всю дорогу до дома: с большой отдачей, в лицах. Перейдя с кота на учительницу, с учительницы на приятеля-Лешку, а потом еще бог знает на что.

Дебольский слушал музыку и наслаждался приятным вечером, и даже машина — черт бы ее побрал — вела себя паинькой.

А дома, как оказалось, уже вернулась с работы Наташка — снимала куртку в коридоре:

— Привет, Изнуренков[1], — бросила она смеясь, — ты чего грустный какой?

— Я не грустный. — Дебольский впихнул вперед себя сына и сам зашел в квартиру. Со значением подняв палец: — Я изнуренный.

Эта пикировка вошла в традицию в какие-то совершенно незапамятные времена. Когда Наташка два месяца лежала дома с воспалением легких и, не зная чем себя занять, перебирала пыльные книжные тома, которые до того год не вынимали из коробок. А вечером цитировала уставшему и засыпающему на ходу Дебольскому. В те времена они еще жили на съемной квартире, он работал по двенадцать часов в сутки. И смешная фамилия «Изнуренков» шла ему как нельзя больше.

Впрочем, в особо хорошем настроении Александр симметрично называл жену не Наташей, а Варварой[2]. При небольшом своем росте и миниатюрной фигурке Наташка обладала фантастическим шестым размером груди. Что вызывало слюноотделение практически у всех окружающих мужиков и скрытую гордость у Дебольского. Так и прилипло: Варвара — Изнуренков.

Вообще, за без малого тринадцать лет совместной жизни их окутала целая паутина мелочей и бытовых подробностей, личных, только им понятных шуток и ассоциаций, необъяснимых другим людям. И это, по мнению Дебольского, и было главным следствием их совместной жизни. Если не считать Славку.

— Мам, а мы сегодня… — как раз начал тот, видимо уверившись, что наказания удалось избежать, и даже уже забыв, что набедокурил.

Но очень поспешил.

— Ах да, — сделал вид, что только что вспомнил Дебольский, — ты представляешь, что они сегодня вытворили? — Искоса глянул на Славку, и тот принялся с трусливой поспешностью стягивать ботинки. Наташка, загодя сдвинув брови, вопросительно посмотрела на мужа. — Кота помоечного в класс притащили, прямо на урок, и в шкафу спрятали.

Славка задал стрекача.

— Здорово, — выдохнула Наташка, резко выпрямляясь, и лицо ее приняло озабоченно выражение, — ругались сильно?

Дебольский глянул на закрывшуюся дверь в комнату сына и после этого, махнув рукой, рассмеялся:

— Да нет, ерунда. Просили только сделать вид, что наказываем.

Наташка очень серьезно относилась к материнским обязанностям — на взгляд Дебольского, чересчур серьезно. Было в этом что-то неимоверно скучное — воспитывать Славку. По правде, Дебольский предпочитал такие вещи оставить жене: с него вполне хватало того, что он платил за эту чертову школу и возил сына в секции, между прочим, по четыре раза в неделю.

Наташка успокоилась и, балансируя на одной ноге, принялась расстегивать высокий ярко-фиолетовый замшевый сапог. Для модницы Наташки все эти тряпки, сочетания цветов, новые прически были немаловажной составляющей жизни, в свое время эта деталь служила не последней частью ее привлекательности для Дебольского. Впрочем, это только в начале, потом стало привычно.

Единственным недостатком, к которому можно было придраться, оставались несколько лишних килограммов. Набранных еще с рождением Славки, да так и не сброшенных. Сейчас, в неудобной позе, особенно очевидно выделилась складка на животе.

Удивительно, сам Дебольский никогда не любил полных женщин, но с формами жены смирился. В последние годы даже не замечал. Правда, иногда по привычке или из желания задеть слегка подкалывал. Наташка расстраивалась — заедала сладким — набирала полкило и расстраивалась еще сильнее. Но он это делал не всерьез. Жена была родной и привычной уже в совокупности, вместе со своей парой лишних.

Так же как привычными стали домашние вечера. Когда, как сегодня, не происходило ничего особенного. И можно было расслабиться, полежать перед телевизором или посидеть перед компьютером. Сходить в парк и поиграть со Славкой в футбол (что, впрочем, довольно редко). Посмотреть вместе фильм. Тихо, чтобы не слышал Славка, позаниматься сексом.

Дома Дебольский чувствовал себя спокойно и уютно. Наташка что-то рассказывала про работу, вкусно кормила. Он бездумно кивал, делая вид, что слушает, с легким самодовольством отмечая на границе сознания, что Наташка еще красавица: томные глаза, пышная шапочка волос, в которые так приятно зарыться носом, продыхиваясь после секса, тонкая, несмотря ни на что, талия и большая, не очень упругая, но все еще держащая форму грудь.

Жена привычно сновала по квартире, по кухне, обеспечивая вот тот самый быт и уют, который Дебольский так ценил. Создавая ему тыл спокойствия за гранью повседневного мира.

Только тут он заметил, что Наташка уже давно что-то говорит, а он сидит, развалившись на кухонном диване и не слушает.