Матиас Энар - Компас

Последние недели я жил у Парвиза и, кроме одной-двух светских вылазок, вроде того раута у меломана — советника по культуре, никуда не ходил, сидел в четырех стенах и смотрел на вещи, которые Сара, срочно отбывая в Париж, не смогла забрать с собой: множество книг, молитвенный коврик из Хорасана сочного сиреневого цвета, что до сих пор лежит у меня возле кровати, электрический серебряный самовар, коллекцию старинных миниатюр (копии). Среди книг, разумеется, сочинения Аннемари Шварценбах, и в частности «Счастливая долина» и «Смерть в Персии», где швейцарка описывает долину Лар у подножия горы Демавенд. Мы с Сарой хотели посетить эту засушливую высокогорную долину, где сто пятьдесят лет назад граф де Гобино поставил свою палатку, долину, куда стекают воды с самой высокой вершины Ирана, величественного конуса, зимой побеленного снегом, а летом изборожденного базальтовыми выступами, — образец, наряду с горами Фудзи и Килиманджаро, совершенной горы, одиноко вздымающей на фоне неба свою вершину на высоту в пять тысяч и шесть сотен метров, превосходя все окрестные пики. Остался также толстый фотоальбом, посвященный жизни Аннемари; многочисленные фотографии, сделанные ею во время путешествий, и портреты, выполненные другими, в частности ее мужем, секретарем посольства Клараком, — на одном из фото она представлена полуголой, узкоплечей, с короткими волосами; вода в реке доходит ей до колен, руки вытянуты вдоль тела, на ней одни только черные шорты. Из-за наготы груди, свисающих вдоль бедер рук и удивленного лица она кажется хрупкой, удрученной, невыразительной и ранимой, особенно на фоне величественного пейзажа высокогорной долины, обрамленной зарослями камыша и колючего кустарника под нависающими скалистыми склонами гор. Все вечера напролет я проводил у себя в комнате, в одиночестве перелистывая этот альбом с фотографиями и жалея, что у меня нет фотографий Сары, нет альбома, чтобы, листая его, найти там себя вместе с ней, — приходилось довольствоваться альбомом Аннемари Шварценбах; я прочел рассказ о том, как она вместе с Эллой Майар совершила путешествие из Швейцарии в Индию. Но только в двух текстах, исполненных любовной страсти и наркотической депрессии, пережитых Аннемари в Иране, текстах, один из которых является далеким отражением другого, очень личного, я искал что-то от Сары, то, что, как мне кажется, рассказывала о ней Сара, глубинную причину ее увлечения жизнью и творчеством этого «безутешного ангела». Оба сочинения были подчеркнуты и снабжены примечаниями, сделанными перьевой ручкой; по цвету примечаний можно было отследить абзацы, где говорилось о страхе, запредельном страхе, охватывавшем рассказчицу по ночам, абзацы, где говорилось о наркотиках и о болезни, а также абзацы, относившиеся к Востоку, о том, каким молодая женщина видела Восток. Читая ее заметки (неразборчивый почерк, зачеркнутые маргиналии, которые приходилось скорее расшифровывать, чем читать), я понял, или решил, что понял, один из главных вопросов, не только служивший основой творчества Сары, но и сделавший столь притягательными тексты Аннемари Шварценбах, — Восток как сила духа, как поиск исцеления от непонятной болезни, от глубокого страха. Психологический поиск. Мистические искания без Бога, без другой трансцендентности, кроме глубины души самого себя, поиск, завершившийся в случае Шварценбах печальным провалом. В этих отрывках нет ничего, что могло бы способствовать ее выздоровлению, ничего, чтобы облегчить ее страдание: мечети стоят пустые, михраб [657] Михраб — в исламской архитектуре молитвенная ниша в стене мечети, обращенной к Мекке. всего лишь ниша в стене; природные ландшафты летом высыхают, а зимой становятся недоступны. Она продвигается вперед в опустевшем мире. И даже когда в объятиях молодой женщины, наполовину турчанки, наполовину черкешенки, она находит любовь и хочет заполнить жизнью покинутые ею унылые уголки подле склонов пламенеющего Демавенда, она встречает только смерть. Болезнь любимой и посещение Ангела. Любовь не позволяет нам ни разделить страдания другого, ни исцелить наши собственные страдания. В сущности, мы всегда одиноки, говорила Аннемари Шварценбах, и я, разбирая заметки на полях «Смерти в Персии», боялся, что это также и тайная мысль Сары, мысль, родившаяся, без сомнения, в ту минуту, когда я читал эти строки, мысль, приумноженная печалью, а для меня одиночеством.

Ее интерес и страсть к буддизму являются всего лишь поиском исцеления, но глубокое чувство, я уверен, присутствовало задолго до смерти ее брата, — ее отъезд в Индию после ее виртуальных разъездов по Юго-Восточной Азии в парижских библиотеках не удивил меня, даже если я и воспринял его как пощечину и, надо признать, как расставание. Это меня она оставляла вместе с Европой, и я намеревался заставить ее заплатить за это, должен признать, хотел отомстить за свое страдание. Потребовался необычайно трогательный мейл, где речь пойдет о Дарджилинге и Андалусии.

Дарджилинг, 15 июня

Милый Франц,

после короткого пребывания в Европе я снова вернулась в Дарджилинг: Париж, два дня на семью, затем Гранада, два дня на скучный коллоквиум (сам знаешь, что это такое) и два дня на возвращение через Мадрид, Дели и Калькутту. Я хотела бы лететь через Вену (отсюда Европа видится такой маленькой, что пересечь ее одним махом кажется вполне реальным), но не была уверена, что ты на месте. И что ты действительно захочешь меня видеть.

Каждый раз, когда я возвращаюсь в Дарджилинг, мне кажется, что я обретаю покой, красоту и мир. Холмы поросли чайным кустарником; эти маленькие кустики с вытянутыми овальными листьями посажены очень густо: когда смотришь сверху, плантации похожи на мозаику из толстых зеленых почек, бархатистых шариков, рассыпавшихся по склонам Гималаев.

Скоро настанет сезон муссонов, пойдет дождь, и за месяц его выльется столько, сколько у тебя не проливается за целый год. Большая чистка. Горы начнут сочиться влагой, истекать водой, промываться; каждая улица, каждый переулок, каждая тропка превратятся в бурный поток. Сносит камни, мосты, иногда даже дома.

Я снимаю крошечную комнату неподалеку от монастыря, где преподает мой наставник. Жизнь здесь простая. Каждое утро я медитирую у себя дома, затем иду в монастырь получать наставления; после обеда я немного читаю или пишу, вечером снова медитация, затем сон, и так каждый день. Такой распорядок меня вполне устраивает. Я пробую учить непальский и тибетский, но без особого успеха. Здесь все говорят по-английски. А знаешь, что я нашла? Я обнаружила, что Александра Давид-Неёль [658] Александра Давид-Неёль (1868–1969) — французская оперная певица, поэтесса и композитор, более известная как путешественница, писательница и исследовательница Тибета. была певицей. И даже начинала карьеру как сопрано: представь себе, она выступала в опере в Ханое и Хайфоне… где пела в операх Массне, Бизе и т. п. Репертуар Ханойской оперы мог бы тебя заинтересовать! Ориентализм на Востоке, экзотика в экзотике, это для тебя! В дальнейшем Александра Давид-Неёль стала одной из первых исследовательниц Тибета и одной из первых женщин-буддисток в Европе. Вот видишь, я о тебе не забываю.