Матиас Энар - Компас

Сегодня караван-сарай Джалаледдина Вайса в Алеппо сожжен дотла, а сам он умер — вероятно, оттого, что увидел, как труд всей его жизни гибнет в пламени войны; теперь он встретился на берегах иной реки с великим воином Усамой, который так писал о войне:

Я спрашиваю себя, что подумал бы Усама ибн Мункыз Отважный при виде сегодняшних безумных джихадистов, которые сжигают музыкальные инструменты за то, что они якобы не исламские , тогда как эти инструменты происходят, вне всякого сомнения, от древних ливийских барабанов — барабанов и труб; что он подумал бы при виде этих инструментов, облитых бензином и пылающих на глазах у банды правоверных бородачей, ликующих, словно они сжигают самого Сатану. А ведь эти инструменты — потомки тех барабанов и труб, которые франки много веков назад копировали с османских, тех самых барабанов и труб, которые с ужасом описывали европейцы, ибо их звуки возвещали приближение непобедимых турецких янычар, осаждавших города Запада под звуки мехтерос ; ни одно изображение не может передать весь ужас войны, которую, если вдуматься, джихадисты — эти несчастные безумцы в полевой форме — ведут в своем уголке пустыни против истории ислама, изничтожая ни в чем не повинные военные инструменты, ибо не желают знать их историю.

На прекрасной асфальтовой дороге между Пальмирой и Разафе мы не увидели ни одного средневекового воина или оборванного головореза — всего лишь какую-то будку на обочине, где под скатом дырявой рубероидной крыши дремала пара часовых в зимних — несмотря на жару — темно-коричневых мундирах; судя по всему, им было поручено убирать цепь, перегородившую шоссе, которую Бильгер заметил в самый последний миг, затормозив так резко, что колеса нашего внедорожника взвизгнули на перегретом асфальте: кто мог предвидеть такую преграду в самом сердце пустыни?! Оба часовых, истекавшие по́том, с плохо обритыми головами, в обвислых, запыленных френчах цвета верблюжьего помета, вытаращили глаза, схватились за ружья и подбежали к нашему белому «лендроверу»; они что-то нерешительно промямлили, но, видимо, побоялись нас расспрашивать; один из них опустил цепь, другой широким взмахом руки пригласил проезжать, и Бильгер нажал на газ.

Сара облегченно вздохнула, Бильгер прикусил язык. Но ненадолго.

Водитель (бодро) . Чуть не врезался в эту проклятую цепь на скорости сто двадцать!

Пассажир (на переднем сиденье, испуганно, но деликатно) . Вообще-то, можно было бы ехать чуть помедленней и быть чуть повнимательней.

Пассажирка (на заднем сиденье, по-французски, с легкой тревогой) . Как вы думаете, их ружья были заряжены?

Водитель (слегка удивленно) . Какой-то гнусный барьер посреди пустыни… такое не часто встретишь.

Пассажирка (опять по-французски, с беспокойством и примесью научной любознательности) . Франц, там был какой-то плакат, но я не успела прочесть, что на нем написано.

Пассажир (на том же языке) . Очень жаль, но я ничего не заметил.

Водитель (самоуверенно, по-немецки) . Кажется, тут где-то недалеко военная база.

Пассажир (беззаботно) . Верно. Кстати, вот там, справа, я вижу боевой танк.

Пассажирка (по-английски, с беспокойством обращаясь к водителю) . Смотри: там, во рву, какие-то два типа с пулеметами! Тормози, тормози!

Водитель (грубо, заметно испуганный) . Да что они, эти зас… эти свол… делают у меня на пути?!

Пассажир (невозмутимо) . Я полагаю, что они из пехотного батальона и что у них маневры.

Пассажирка (очень обеспокоенная, снова по-французски) . Ты только посмотри, господи боже, посмотри: там, на холме, пушки! А слева еще пулеметы! Разворачивайся, разворачивайся скорей!

Водитель (уверенный в себе, как истинный германец, обращаясь к пассажиру) . Если они нас пропустили, значит мы имеем право здесь проехать. Но я, так и быть, немного сброшу скорость.

Пассажир (не слишком уверенно, по-французски) . Д-да, лучше проявить осторожность.

Пассажирка (возмущенно) . Нет, это просто идиотство какое-то, посмотрите на всех этих солдат: по-моему, они бегут к нам. А что означают эти тучи пыли — ветер, что ли, поднялся?

Пассажир (внезапно впадая в панику) . Мне кажется, это, скорее, какие-то машины мчатся по пустыне. Похоже на танки. (Водителю.) Ты уверен, что мы выбрали верное направление? Смотри, судя по твоему компасу, мы едем на северо-запад, а не на север.

Водитель (обиженно) . Да я сто раз ездил по этой дороге. Это правильная дорога… ну разве что они недавно заасфальтировали еще одну.

Пассажир (сдержанно) . Ты прав, она выглядит совсем новенькой, эта дорога.

Пассажирка (добавляя сарказма). И асфальт слишком гладок для обычного шоссе.

Водитель (разъяренно) . Ладно, вы, трусы, если вам угодно, я могу и развернуться. Скажите пожалуйста, какие мы пугливые!

В конце концов Бильгер дал задний ход, разгневанный вдвойне — тем, что ошибся дорогой, и тем, что его посмели остановить какие-то военные маневры; мы вернулись к пропускному пункту, где та же пара запыленных часовых опустила перед нами цепь так же флегматично, как в первый раз; теперь мы успели, с помощью Сары, расшифровать небрежно намалеванную на деревянном щите надпись, гласившую: «Военная территория — Опасно — Доступ закрыт». Кажется дикостью, что эти танки и пулеметы, увиденные нами на маневрах, служат сегодня оружием борьбы с мятежниками, изничтожают целые города, убивают их жителей. Мы частенько посмеивались над оборванными сирийскими солдатами, сидевшими на обочине, в тени стареньких заглохших советских джипов с задранными капотами, в тщетном ожидании машины техпомощи. Как будто эта армия была бессильна перед нами, как будто она и не способна была воевать; режим Асада и его танки казались нам детскими игрушками, картонными макетами, дурацкими граффити на стенах городских и деревенских домов; за этим внешним развалом армии, никчемностью правителей и хвастливыми плакатами мы не замечали реальности, в которой царили страх, смерть и пытки, а за произволом солдат, как бы скверно они ни были одеты, не разглядели опасности полного разрушения и безграничной жестокости.

В тот день Бильгер все же взял реванш: уязвленный до глубины души своим промахом, он дулся бо́льшую часть дня, зато позже, когда мы разыскали, в нескольких километрах от Пальмиры, то место, где действительно находилась развилка, которую мы проворонили, и свернули на другую дорогу (в гораздо худшем состоянии, что и объясняет нашу ошибку), идущую прямо на север, через каменистые холмы, он предложил показать нам волшебное место — знаменитый Каср аль-Хейр [313] Каср (дворец) аль-Хейр аль-Гарби — арабский дворец к востоку от Хомса (Сирия). Построен в 727 г., сохранился в руинах. , старинный дворец времен Омейядов, датированный концом VII века, место отдыха и увеселений, куда съезжались дамасские халифы, чтобы охотиться на газелей, услаждать себя музыкой и пить вино со своими друзьями и приближенными, такое густое, такое терпкое и хмельное, что приходилось разбавлять его водой; по рассказам Сары, поэты той эпохи описывали эту смесь нектара и воды как взрывчатую, из которой даже искры выбивались; вино в кубке было кроваво-красным, точно петушиный гребень. Бильгер объяснил, что Каср аль-Хейр славился изумительными фресками — сценами охоты и пиров, но не только ими, а еще и музыкальными сюжетами: на одной из них, самой знаменитой, был изображен музыкант с лютней, аккомпанирующий певице, и хотя эти фрески, конечно, давно вывезли из дворца, мысль о посещении столь достославного места необыкновенно взволновала нас. Тогда я, конечно, не знал, что первым этот замок обнаружил и описал Алоис Музиль во время своей второй экспедиции. Чтобы попасть туда, нужно было проехать километров двадцать прямо на север, по узкому асфальтовому шоссе, затем свернуть на восток, где дороги, ведущие в пустыню, спутывались в настоящий лабиринт; наша карта была весьма приблизительной, но Бильгер уверял, что найдет этот дворец с закрытыми глазами: он, мол, уже бывал в нем, а само здание — по его словам, высокое, как крепость, — видно издалека.