Алекпер Алиев - Артуш и Заур

— Халил, не бойся, это не моя кровь…

Молодая пара собиралась перейти дорогу и войти в микрорайон пятиэтажек. Парень остановился в растерянности. От шока он словно врос в землю. Будто бы все вокруг происходило в кошмарном сне. Девушка схватила его за руку и стала отчаянно тормошить: «Танки едут, бежим!». Потом она почему-то посмотрела на небо. Оно было ярким, как во время праздничных салютов. Парень подтолкнул ее. Ноги ее не слушались. Охваченные паникой люди не знали, куда бежать. Парень крепко схватил ее за руку и помчался в сторону микрорайона. Девушка, спешащая за ним на высоких каблуках, больше всего теперь боялась упасть. Они перебежали дорогу, собирались свернуть за угол дома, как вдруг парень выпустил ее руку. «Почему мы остановились?», — обернулась она. У парня подогнулись колени, он упал на бок. Девушка закричала и стала тормошить его за плечи. А он смотрел пустыми глазами. Она упала к нему, обняла… и… тем самым спаслась от засвистевших над головою пуль. Стала звать, звать, звать его, безмолвного. Потащила во двор. Не верила, не верила, что он умер. «Зайдем куда-нибудь, осмотрим его рану. Вызовем скорую…». Она все еще надеялась.

Женщина лет сорока, бегущая к метро, увидела, как на улице Авакяна, рядом с Онкологической больницей танк давит своими гусеницами всё встречное, и остановилась. Танк двигался к костру, возле которого столпились люди. Женщину охватила ярость. Потеряв контроль над своими действиями, она взяла камень и швырнула его в танк. Находящиеся в танке сочли, что в руках у женщины взрывчатка, развернулись к ней дулом и включили прожектор. В этот миг женщина будто бы опомнилась и стала бежать. Бросилась наземь возле какого-то автобуса. Разбитые вдребезги автобусные стекла посыпались ей на голову. Она сразу же потеряла сознание.

В сторону велотрека, задыхаясь, бежал пожилой мужчина. Чтобы спастись от свистящих за спиной пуль он решил спрятаться в открытом посреди тротуара телефонном люке. Но вдруг почему-то передумал, с огромным трудом добежал до бетонных выступов на высокой стене велотрека и спрятался за ними. Приближающиеся солдаты расстреляли лежащих на земле раненных. Один из солдат подошел к люку и выпустил туда длинную очередь. Мужчина, наблюдавший за этой картиной из своего укрытия поняв, что стало бы с ним в том случае, если бы он спустился в люк, стал плакать и всхлипывать. Это были истеричные слезы радости — выход скопившегося напряжения. Он плакал, зажав рот левой ладонью. В десяти метрах от себя солдат увидел чью-то тень. Или может просто услышал тихие всхлипывания. Он навел автомат и выпустил всю обойму. Тело пожилого мужчины с глухим стуком упало на асфальт. Удовлетворенный выполненной работой солдат сплюнул в сторону трупа и ушел насвистывая.

А за несколько минут до этих событий сотни тысяч людей, застывших в ожидании хоть каких-то сведений перед своими телевизорами, испытали шок, увидев, как потемнели экраны. Радио тоже молчало. Лишь на следующий день они узнали, что энергоблок Азербайджанского телевидения и радио был взорван. А пока никто ни о чем не догадывался. В эти минуты подвергались обстрелу и машины скорой помощи, спешащие довезти раненных до больниц, в которых отключили свет.

В каждую секунду где-то гас свет, в каждую секунду гасла чья-то жизнь.

Бакинцы, вышедшие на улицы утром 20 января, стали свидетелями страшной картины — почерневшие от копоти и крови улицы, изуродованные трупы, обстрелянные дома и машины… Люди разыскивали близких и родных. Больницы и мертвецкие при мечетях наполнялись новыми телами. Черно-красные волны бескрайнего людского моря — это несли на плечах 131 гроб. Было принято решение похоронить тела погибших на одной из самых высоких точек города — в Аллее Шахидов…

В тот день люди развели огромный костер из сожженных партбилетов. Коммунист Гейбат пришел вместе с Зауром на площадь Ленина и тоже бросил свой партбилет в пламя.

— Всё кончилось, отец?

— Всё кончилось, сынок.

Заур с облегчением вздохнул. Может, это завершение «всего» открыло бы ему новый путь, вернуло бы ему Артуша.

Но все только начиналось.

Многие из тех, кто сжег партбилеты в приступе справедливого негодования, осознав через некоторое время реалии, занимали очередь в дверях соответствующих инстанций для того, чтобы вновь получить заветные корочки.

Театр абсурда достигал своей кульминации.

Северный ветер резко бил в лицо Артушу. Уставившись на носки своих кроссовок, он шагал по проспекту Руставели в сторону отеля АТА. Темнело, на Тифлис надвигались сумерки. Синоптики грозились ливнем. В целлофановых кульках, которые нес Артуш, было шесть бутылок пива «Казбеки», чипсы «Лэйс», семечки и три килограмма апельсинов. Сейчас он хотел лишь одного: поскорее добраться в отель до начала дождя. Время от времени он поднимал голову и смотрел вперед, чтобы определить, не сбился ли с пути, и каждый раз, понимая, что очень трудно заблудиться на идеально прямой линии проспекта — улыбался. Подняв воротник куртки, он попытался прогнать озноб. Колющий лицо, режущий глаза ветер, напомнил ему детство, бакинские годы. Мысль о Зауре, ждущего его в теплой комнате гостиницы, заставила его ускорить шаг. Он ничуть не был угнетен тем, что уже два дня находится в чужом городе, вдали от семьи. Лишь однажды позвонил матери, в день своего приезда — то есть вчера утром.

Обычно армянин, оказавшись за пределами Армении, сразу же заболевает тоской, начинает страдать мгновенной ностальгией по своей древней родине. Артуш же по родине не тосковал. И вообще, — думал Артуш, если уж говорить о родине, то это скорее Баку, чем Ереван. Эта мысль показалась Артушу забавной. Было так зябко, что он не решался полезть в карман за сигаретами. Он задерживал взгляд на обуви редких подобных теням прохожих, и когда туфли-попутчики исчезали за каким-нибудь поворотом, его ненадолго, до следующей пары спешащих ботинков, охватывало чувство одиночества.

Со дня встречи с Зауром он часто вспоминал Баку. Что же кроме Заура роднило его с этим городом? Этот вопрос мучил его. Признавая свою любовь к Бульвару, к Торговой, к парку Кирова, он осознавал, что все это неразделимо связано для него с любовью к Зауру. Перед глазами сразу возник парк Кирова, со знаменитым огромным памятником и густыми деревьями — место, где прошли самые счастливые дни детства. По сути, карабахский конфликт не должен был бросать тень на святость их любви. Однако принадлежность к нации-агрессору, рождала в Артуше чувство вины перед Зауром. Бывшие в те годы подростками и не имевшие к этому противостоянию никакого отношения Заур и Артуш, стали безвольными жертвами этого конфликта. Так что они были знакомы с потерей и разлукой не хуже, а может и лучше старшего поколения. Если их любовь была бы обычной, гетеросексуальной — полбеды. Это еще можно было бы кому-нибудь как-нибудь объяснить и влюбленным удалось бы обрести друг друга. Однако их любовь считалась позорной, как в Азербайджане, так и в Армении. Ни то, ни другое общество не готово было понять и простить такое сексуальное отклонение. Ни сейчас, ни в будущем! Даже если Артуш громогласно признал бы территориальную целостность Азербайджана, азербайджанское общество не смирилось бы с их любовью. Артуш все это прекрасно понимал. Их любовь была политизирована до предела.