Андрус Кивиряхк - Ноябрь, или Гуменщик

— Луйзе, где вы такое платье откопали? Прямо как бабки моей платье! Да-да, такие в наши дни носят только совсем древние старухи! И к тому же траурно-черное! Луйзе, я запрещаю вам носить этот ужас!

Тут-то Луйзе и бросилась в свою комнату, упала на постель и разрыдалась от стыда и зависти: она и сама заметила, насколько наряды молодой барышни красивее, чем украденное у старой баронессы тряпье. Но она понимала, что при новой хозяйке ей воровать не удастся, ведь молодая баронесса сразу же узнает свои платья, поскольку она не слепая и не выжила из ума, как мамаша барона.

В обед Луйзе все же вышла из своей комнаты, на ней было ее давно не надеванное собственное старое платье, она ходила по усадьбе с окаменевшим лицом, опухшая от слез, и не отвечала ни на один вопрос. Вообще-то у нее даже мелькнула мысль повеситься, настолько пустой показалась ей жизнь теперь, когда по дому порхала эта немецкая сорока в наряде, сшитом по последней моде. Но затем пришла ей в голову мысль получше: в этой усадьбе новыми платьями больше уже не разживешься, но кто мешает ей с помощью волшебной мази наведываться в другие баронские усадьбы и там шарить в платяных шкафах? Луйзе твердо решила, что так и сделает, и ходила теперь, вынашивая эту мысль и воображая, как раздобудет себе новые умопомрачительной красоты наимоднейшие платья и перещеголяет-таки германскую барышню, и все увидят, кто первая на усадьбе красавица.

Смертные одежды старой баронессы она вернула их владелице, сунула небрежно в сундук, и когда полуслепая и глухая старуха залепетала что-то, огрызнулась:

— Чего тебе? Не видишь, принесла я обратно твое поганое тряпье — можешь все это напялить на себя, будешь лежать в гробу — сто одежек надето, крышку будет не закрыть, карга старая!

Кубьяс Ханс приходил в поместье получить у барона распоряжения и теперь собрался уходить. Но, спускаясь по лестнице, он услыхал за спиной чьи-то шаги. Ханс прижался к стене, чтобы почтительно пропустить шедшего, наверняка это кто-нибудь из господ. Мимо него прошла молодая женщина с невероятно тонкой талией, каштановые локоны ниспадали на ее обнаженные плечи, вокруг хрупкой шейки — золотая цепочка. Она улыбнулась Хансу, и он заметил крохотные ямочки на ее щеках и сияющие глаза. Видение проскользнуло мимо, только сладкий запах остался витать — нежный и какой-то дразнящий, и кубьясу на мгновение почудилось, будто волосы молодой женщины волной обдали его лицо. Он долго стоял на ступеньках, уставясь на дверь, за которой скрылась барышня. Пришла Луйзе, ткнула его в бок, спросила резко:

— Ну, чего стоишь тут столбом? Ноги, что ли, не ходят?

— Это была новая барышня? — спросил Ханс.

— Которая? Только и разговоров, что о новой барышне! Тоже мне красавица! Тощая, как глиста!

— Сама ты глиста! — огрызнулся кубьяс и бросился вон из дому.

— Ишь ты! — пробормотала Луйзе, скривив рот, и вернулась к себе в комнату плакать.

Вечером жена амбарщика Малл сказала своему мужу:

— Послушай, Оскар, у нас мясо уже на исходе, чем мне семью кормить? Надо бы пополнить запас.

— И какого мяса ты хочешь? — спросил амбарщик. — Баранины?

— Мясо есть мясо, разве можно быть таким разборчивым? Что есть, то и надо есть. Ты уж сам посмотри, что попадется, главное, чтоб свежее было. Я бы и сама подсуетилась, да я ребеночка жду, так что мне лучше не прыгать, не бегать.

— Нет-нет, где это видано, чтобы баба на сносях волком оборачивалась! — расхохотался амбарщик. — Я уж как-нибудь сам. Где у нас эти причиндалы, что нужны для такого дела?

Малл отыскала в шкафу тщательно упакованную серую мазь и протянула ее мужу. Он отправился в каморку, мазнул мази под носом, сделал три кувырка, обернулся волком и сиганул в окно.

— Куда это папа делся? — спросил кто-то из детей.

— Папа на работу отправился, — отвечала Малл. — Не беспокойтесь, он ненадолго.

— А он принесет нам чего-нибудь?

— Это уж всенепременно! Отец вас любит! А теперь марш спать, уже поздно!

Обернувшийся волком амбарщик обежал несколько раз деревню, раздумывая, в чей бы хлев завернуть, чтобы разжиться какой-нибудь живностью. Он припомнил, у кого что есть, но ничего особенно аппетитного на ум не пришло. Отправиться в барскую усадьбу? Там есть и свиньи и бычки, но ведь только на прошлой неделе он приволок оттуда превкусного бычка, все-таки хочется разнообразия. Нельзя с одного только барского стола кормиться, очень уж однообразно получается. И он направился в лес, на сей раз решив полакомиться дичью.

Хорошо носиться волком по лесу, не зная страха, не опасаясь, что какая-нибудь нечисть или привидение привяжутся к тебе. Людей-то эти ужасные твари то и дело норовят завлечь, тут уж надо не растеряться и крикнуть им божье слово прямо в рожу, а волков нечистая сила опасается. Сам амбарщик в волчьем обличье покусал и потрепал нескольких попавшихся ему по пути бесов так, что от жертв остались одни только голубоватые лужицы.

Но эти останки домой не притащишь и на стол не подашь, надо поймать и зарезать какую-нибудь живность. Несколько зайцев сиганули через дорогу, но амбарщику лень было гнаться за ними, да и что такое один заяц на большую семью. Амбарщику вздумалось добыть косулю.

Но лакомых этих животных пока нигде не было видно, и “волк” носился по лесу впустую. Он уже осерчал и из одной только злости придушил мышь-полевку. Потом задрал ногу возле какого-то дерева, потянул носом воздух — нет, что ни говори, в воздухе чувствовался легкий запах косули. Он потрусил на запах.

Косулю он в конце концов обнаружил — это был замечательный крупный зверь, такого их семье хватит на несколько дней. Однако косуля была мертва. Она погибла совсем недавно, два волка волокли ее в свое логово, чтобы там спокойно насытиться.

Амбарщик тотчас подбежал к волкам. Те зарычали, всем своим видом показывая, что не намерены делиться добычей с чужаком, так что пусть лучше убирается, иначе ему не сдобровать. Но амбарщик принял невинный вид, улыбнулся во всю пасть и все же потрусил вслед за настоящими волками. Те оставили тушу косули и, демонстративно ощерившись, повернулись к непрошеному гостю. Амбарщик отступил на шаг-другой.

“Придется прибегнуть к хитрости”, — решил он.

Он вдруг навострил уши, словно прислушиваясь к чему-то. Волки, глядя на него, тоже постарались уловить в воздухе какие-то звуки, но слух их не уловил ничего. Амбарщик же, напротив, забеспокоился еще больше. Выгнул спину и сделал вид, будто то, что он слышит, нагоняет на него страх. Даже зубы во рту волка-оборотня застучали, и шерсть встала дыбом, будто на спине у него щетина выросла. Наконец он поджал хвост, жалобно взвизгнул, словно с перепугу, и бросился в заросли, только сучья затрещали.