Клели Авит - Я все еще здесь

– Доктор, вы сделаете запись?

– Запишите сами, пожалуйста.

Интерн что-то продиктовал медсестре на нечленораздельном медицинском жаргоне и поставил подпись на странице, которую она ему открыла. Сестра ушла. Тибо, похоже, высвободил Клару из «кенгуру»: я услышала, как он покачивает ее на руках. Сегодня он вряд ли осмелится разуться. Раз он пришел с ребенком, то наверняка не намерен спать.

– Но вы не ответили на мой вопрос, – внезапно сказал он.

– Какой вопрос? – удивился интерн.

– Почему она дышала, хотя все эти штуки отключились?

– Ее организм способен поддерживать жизнедеятельность около двух часов. В этом промежутке она может самостоятельно дышать, ей хватает собственных жизненных ресурсов. Но дальше она снова нуждается в помощи аппаратуры.

– Это нормально?

– Так бывает. Для нас это признак, что организм еще не восстановился и состояние комы ему необходимо.

Да уж, лучше бы мое отключение обсуждал с родителями не главврач, а этот интерн, умеющий изложить проблему гораздо менее категорично. Даже кому он описал как вполне естественную и чуть ли не благотворную стадию болезни.

– А вы можете хотя бы примерно сказать, долго ей еще так лежать? – спросил Тибо.

– На этот вопрос я вам ответить не могу.

– Почему? Не знаете?

– Потому что вы не родственник.

Интерн произнес это почти извиняющимся тоном. Я чувствовала, что ему хочется сказать больше, но он сдерживается.

– Ладно, оставляю вас с ней, – сказал он, чтобы покончить со своими колебаниями. – Всего вам доброго.

– И вам тоже.

Интерн ушел, и мы остались втроем – Клара, Тибо и я. Я никак не могла успокоиться после случившегося. В палате настала тишина. Даже малышка копошилась едва слышно. Я не понимала, что происходит. Казалось, моя радуга меркнет.

Мне нужно успокоиться. Хотя нет, я спокоен. Скорее мне нужно образумиться. Жюльен прав. Я готов влюбиться в девушку, лежащую в коме. Это глубоко ненормально. Но, увидев, как распахнулись ее глаза, когда ее скрутило этой жуткой судорогой, я действовал чисто рефлекторно.

Рефлекторно? Я сам себя испугался, особенно после того, как с моих губ сорвался шепот:

– Эльза… Я почти ничего о тебе не знаю и все же…

Я не договорил. Потому что обращался вовсе не к обитательнице палаты. Я не испытывал потребности заканчивать фразу вслух, понимая, что имел в виду. Наверное, я сейчас напоминал брата, каким видел его десять минут назад. От мысли об этом сходстве меня слегка замутило, но я подозревал, что смотрю тем же отрешенным взглядом, каким он изучал пасмурное небо за окном.

Клара завозилась у меня на руках. Куда бы ее положить, задумался я, чтобы дать ей подвигаться. Как крестному, мне явно не хватало опыта, и я наделал кучу ошибок. Потащил Клару с собой в больницу – чистый эгоизм! – и не догадался захватить с собой коврик и игрушки, чтобы ей было чем заняться. Я рассчитал время, чтобы обойтись без бутылочки молока и памперсов, а остального не предусмотрел. Пристроить Клару на кровать рядом с Эльзой? Нет, маловато места.

Я расстелил на полу свою куртку и опустил на нее Клару, прикидывая, как бы половчее уложить ее рядом с неподвижным телом Эльзы. И на мгновение замер. Эльза выглядела такой безмятежной, особенно по сравнению с той, какой была только что. Ничего похожего на искаженное мукой лицо и судорожно скрюченные пальцы…

У этого припадка – хотя я предпочел бы, чтобы его не было, – имелся один положительный момент: он позволил мне увидеть глаза Эльзы. Эта бледная синева потрясла меня не меньше, чем ее приступ. Поразмыслив, я вспомнил, где видел такой оттенок. На фотографии, прикрепленной к двери палаты. Голубой цвет льда, по которому она шла.

Раньше я и вообразить не мог, что лед бывает голубым. Для меня лед – это нечто белое и, как правило, прозрачное, если он достаточно чист. Как иней в морозилке или кубики льда, какие кладут в бокалы в пабе. Я располагал ограниченным кругом сравнений. Никто никогда не показывал мне голубой лед, разве что в виде мороженого, которое, кстати, оказалось отвратительным на вкус. Но с помощью этой фотографии я понял, на что способна наша планета. И удивился. Разумеется, занимаясь экологией, я был в курсе проблем, связанных с паковым льдом и ледниками. Но знакомился с ними только на двух первых курсах, избрав другую специализацию. С тех пор я ими не интересовался. Эльза спустила меня с небес на землю. Вернее сказать, на лед.

Я вздохнул и покачал головой. Наши пути пересеклись десять дней назад, и вот уже десять дней моя жизнь вращается вокруг нее. Никакой надежды еще раз в ближайшие часы посмотреть на эту синеву, ледяную лишь своим цветом, у меня не было, но я мечтал, что когда-нибудь все-таки увижу ее снова. Тот факт, что интерн отказался ответить на мой вопрос, еще не означал, что Эльза обречена годами находиться в коме. Может, он не решился сказать мне, что это, допустим, еще на три месяца. Кое для кого три месяца – очень долгий срок.

Зато этот парень сообщил мне другие небезынтересные сведения. Оказывается, Эльза может прожить целых два часа без всех этих электронных причиндалов. В прошлый раз я уже понял, что большинство ее проводков – всего лишь разнообразные датчики, но не знал, что остальную аппаратуру можно хотя бы ненадолго отключить.

Теперь это стало мне известно. Я наклонился к Эльзе и взялся за трубку аппарата искусственной вентиляции легких. Меня трясло от мысли о том, что я собирался сделать, возможно совершив непоправимое. Но пять минут назад я получил доказательство обратного: ничего страшного с ней не произойдет, во всяком случае, в течение короткого времени.

Я стиснул зубы и зажмурился. Щелк! Я отключил прозрачную дыхательную трубку. Монитор, стоящий рядом, продолжал издавать мерное успокаивающее попискивание. Я не решился выключить аппарат, качавший воздух впустую. Медицинский пост наверняка оборудован прибором, позволяющим следить за работой аппаратуры на расстоянии.

Я дотянулся до стойки капельницы и отодвинул ее подальше. А заодно отключил еще два или три проводка – на время, пока я буду двигать Эльзу. Наконец, я взялся за датчик пульса на ее указательном пальце. Это был единственный прибор, вынуждавший меня действовать быстро – все же я не хотел, чтобы сюда сбежался по тревоге весь медперсонал.

Одну руку я сунул под тело Эльзы. Я знал, что с прошлого раза не стал сильнее, но сегодня решил добиться своего даже с риском вывихнуть плечо. Я напряг мускулы, готовый ее приподнять, и одновременно снял датчик пульса с ее пальца. Второй рукой я обхватил Эльзу за талию и, натужно кряхтя, сдвинул ее вбок сантиметров на двадцать.

Прилив адреналина помог мне моментально вернуть на место датчик пульса. Затем я подключил назад все отсоединенные провода. Расправил остальные. Отлично. Эльза лежала точно так же, как несколько секунд назад, разве что на двадцать сантиметров дальше. Правда, у меня свело мышцы над лопатками, но я приказал себе перетерпеть боль – дело того стоило.