Моника Летч - Год со Штроблом

— И сама выпей кофейку, слышишь? И, пожалуйста, не пускай к нему никого, ладно? Нам нужно минут десять поговорить без посторонних.

Норма не ответила, только подняла брови.

Но разговор затянулся больше, чем на десять минут. Шютц тщательно продумал, о чем будет говорить со Штроблом.

Возвратившись с общих планерок, Штробл собирает нужных работников и коротко вводит их в курс дела. Проходит всего несколько минут, и основные решения приняты. Такая практика внушала уважение Шютцу, даже восхищала его. Теперь он придерживается иного мнения.

Никогда не знаешь, в какое время Штробл вернется с оперативной планерки. И один бог ведает, поспеет ли Шютц к последующей летучке в кабинете Штробла или к его приходу она кончится. Что ему, подстерегать Штробла? Он и не подумает. Нужен он Штроблу как партнер или не нужен? Достаточно ли ему отдать распоряжение или он предпочел бы, чтобы его указания были поняты в коллективах, и благодаря этому возникли, возможно, новые начинания? Поэтому Шютц предлагает проводить летучку всегда в одно и то же время.

Далее. На каждом партсобрании Штробл докладывает о положении с планом. Это хорошо, так и должно быть. Но случается, что он отделывается общей оценкой, потому что основное время провел в головных боксах и точную цифру не знает. Для всех остается неясным, где именно следует поднажать. Гораздо продуктивнее будет, если он пройдется в присутствии всех товарищей по всем позициям плана. Помощники у Штробла есть, пусть они и готовят материал.

И третье.

— Вы с Верой, — сказал Шютц, давно вставший со стула и ходивший по кабинету взад-вперед, — вы просто обязаны сказать нам, в какой точке мы находимся, работая по новой технологии. О том, что по сравнению с первоначально принятым планом мы выколотили целых два дня, кроме Веры и нас с тобой, наверняка никто не знает. А я придерживаюсь того мнения, что любой выигрыш во времени должен оглашаться во всем коллективе.

Штробл откинулся на спинку стула. На зеленом сукне стола лежала его защитная каска — протяни руку и возьми. Когда Шютц начал говорить, Штробл отодвинул каску подальше от себя.

В том, о чем толкует Шютц, в его критике есть здравый смысл, признал Штробл. Предложения умны, он согласен, хоть, честно говоря, предпочел бы сам предложить то же самое, как бы подбивая итоги их разговора. Вполне понятно поэтому, что он не замедлил зацепиться за последние слова Шютца.

— О каких двух выигранных днях может идти речь? — поддел он друга. — И рабочего времени затрачено треть, и работ переделано соответственно…

— Это не так, — сказал Шютц. — Треть рабочего времени — согласен. Но по выполненному объему работ мы ушли дальше. Завтра снова заработает кран. Теперь видно, как пойдут работы дальше, по какому пути. Я пока не ослеп, — сказал Шютц, — я вижу, что вы сговорились с Верой. Не будь я Шютцем, если вы не «отковырнули» у технологов больше двух дней с тех пор, как вам известно, что с завтрашнего дня кран будет в порядке.

— Ты просто спятил! — взорвался Штробл. — Технологи разработали для нас такой график, что нам придется вкалывать до посинения.

— Ладно, ладно, не запугивай меня, старик! — оборвал его Шютц. — Лучше скажи мне точно, на какое время собрать коллектив. Ну, допустим, на полчаса. А тут вы с Верой коротко и ясно скажете, когда ожидается выход на «шоссейную дорогу».

Шютц вышел из кабинета, сопровождаемый Штроблом, и ненадолго остановился у столика Нормы.

— Напиши-ка, — сказал он, — напиши-ка так: начальником стройучастка ДЕК товарищем Штроблом и товарищем Шютцем, секретарем парторганизации, сегодня принято решение…

— Тебе что, только сегодня все это пришло в голову? — почти не скрывая досады, проговорил он. — С таким же успехом мы могли обсудить это вчера вечером.

— Как-то не было желания, — с задорной улыбкой ответил Шютц.

— Я обещал еще полчаса назад быть в главном здании, — ворчал Штробл.

— Дело организации, дорогой товарищ, — невозмутимо проговорил Шютц, — это твое дело. Я за то, чтобы у руководителя всегда находилось время для партийного секретаря.

Штробл внимательно посмотрел на него, помедлил с ответом и сказал наконец:

— Давай продолжай в том же духе!

Многозначительно было сказано. Но понять его следовало однозначно. Они вместе вышли из приемной и сразу переменили тему разговора. Оказывается, Гасман, заместитель Штробла, собрался переходить на другую стройку. Здесь ему, видите ли, слишком тяжело работать.

— Пусть сначала объяснит, в каком таком смысле «тяжело», — сказал Штробл. — А где и кому легко?

Вдруг он резко обернулся, подошел к двери приемной, приоткрыл и громко, чтобы Шютц слышал, сказал Норме:

— Да, забыл вам сказать: если секретарю парторганизации понадобится, будете печатать и его материалы.

Шютц, конечно, прав во многом. В том числе и в том, что сейчас необходимо поговорить о коллективом. Штробл признался себе в этом, когда обошел весь участок, все боксы и проверил качество работ. Снял каску, потирая красную полосу от нее на лбу, потянулся. «Да, — подумал он, — постепенно Шютц становится таким, каким и должен был стать. Но с чего он взял, что успех уже у нас в кармане? А хотя бы и так, сегодня ночью нам с Верой удалось придумать один архихитрый прием, с помощью которого мы вырежем себе лакомый кусочек из технологического графика времени. И, само собой, никому об этом ни слова — поди скажи кому-нибудь, что у тебя есть резервы, сразу завинтят гайки. Кран нужен на всех участках. А вот что касается настроения в коллективе, то поднять его еще как сто́ит».

Штробл направился к Вере, обсудил с ней предложение Шютца. Он обрадовался огонькам, которые появились в глазах Веры, когда она его поняла. И одновременно ощутил что-то вроде легкого укола: слишком быстро она, на его взгляд, кивнула, едва услышала имя Шютца.

— Ну, что же, это хорошо, — сказала она. — Хорошее настроение всем кстати. Поговорю с Юрием. Проведем это собрание вместе.

Штробл смотрел ей вслед. Шла она быстро, походка у нее упругая. И на лице ни тени усталости, а ведь в последнее время она вряд ли спала больше, чем он, что, видит бог, очень немного. Оба они оставались на стройке до позднего вечера, иногда руководили монтажом и в ночные часы. И все-таки он тоже не ощущал ни усталости, ни отупения. Когда однажды Вера сказала с сожалением, что не сможет участвовать в совещании, назначенном на вечер, потому что они с Виктором идут в театр, у Штробла вдруг появилось желание тоже что-то предпринять.

— А почему бы и нам не сходить в театр? — сказал он Шютцу, сидевшему вместе с Улли Зоммером в их комнате в бараке. Оба они с удовольствием уплетали бутерброды с ливерной колбасой и рассматривали фотографии в журнале «Магацин».