Анатоль Арм - Каток на кладбище [СИ]

В сражении лишился глаза он правого. Оказывал услуги Папе он бесценные, за это им был в герцоги произведён.

Узнав о ненависти нашей к Медичи, он предложил нам план. Ну, а когда про наш заём для Папы он услышал, то с Папой этот план согласовал. Но Папа не хотел кровопролитья.

Его заверил герцог сам Урбино, что это будет заговор бескровный. Но мы-то знаем, что такое невозможно! Просили герцога Урбино мы, сносясь с ним по секретной переписке, чтоб Папу Сикста он Четвёртого сумел бы убедить, что братьев Медичи нам предстоит убить.

Та долго продолжалась переписка. План созревал не медленно, не быстро.

Но Папу Сикста герцог сам Урбино убедить сумел, что, дескать, видимо, для Медичи таков удел!

Был герцог тот Урбино мастер шифра. Специальные нам шифры переслал. Могли мы ежедневно их менять. И вряд ли кто-то это мог расшифровать или понять! Подобным же набором шифров он переписку с самим Папой вёл.

И вот внезапно день ключевой уж подошёл. План был таков.

Во-первых, герцог сам Урбино со своим войском незаметно к Флоренции он стенам подойдёт. В лесу укрывшись, будет ждать сигнала.

Сигнал мы подадим, когда убьём мы братьев. А войско нам потребуется для того, чтобы предотвратить возможность беспорядков во Флоренции. А мы, Пацци, в это время тихо власть захватим.

Тем более, что Папа нас благословил.

Лишь одного ужасно опасался Папа Сикст IV. Чтоб о его участии бы ни одна душа живая, кроме нас, вовеки не узнала!

Ему священную мы клятву дали в том.

А мы, семейство Пацци со сторонниками нашими, вооружённые кинжалами, войдём в Святой собор Эль-Домо, чтоб в мессе поучаствовать. Ведь это будет воскресенье, день святой Пасхи, 26 апреля.

Надеялись мы, что оба брата непременно ту святую мессу посетят…

Договорились мы, когда архиепископ поднимет хлеб — Христово тело, — прежде чем таинство евхаристии начать. Кинжалы мы достанем и заколем этих Медичи!

Мы одного наёмника хотели привлечь к нам, в наши ряды его ввести. Он звался граф де Монтесекко. Но наотрез вдруг отказался он, дав клятву, что не выдаст нас.

И вот настало воскресенье, день Святой Пасхи. В назначенное время мы отправились в собор. Из Медичи явился первым Джулиано. Он был любимцем общим, и его приветствовала криками толпа.

Его на входе в храм приветствовал Франческо деи Пацци. Его он обнял. То было сделано, чтобы проверить: нет ли на нём оружия или кольчуги. А вскоре прибыл и правитель сам — Лоренцо Медичи, по прозвищу Великолепный.

Собор был полон. Служба началась. А оба Медичи в разных концах Собора оказались.

Когда момент оговорённый наступил, Франческо деи Пацци, сзади к Джулиано подбежав, нанёс ему удар ужасный. А после стал его разить как сумасшедший. Ему нанёс примерно 19–20 он ударов. Но в возбуждении поранился и сам: себе попал он дважды в ногу.

В этот момент другой из Пацци пытался сзади броситься к Лоренцо. Тот обернулся вовремя, плащом удар удачно отразив. Второй удар, легко скользнув по шее, за ухом рану неглубокую оставил.

Охранники Лоренцо подхватили, во внутренний придел его ввели, а за собою бронзовые двери накрепко закрыли. Тут выскочил на улицу Франческо деи Пацци и стал кричать народу:

— Свобода! Больше нет диктатора! Идёмте во дворец!

Народ же это встретил молча.

Мы поняли, что проиграли…

И мы спасаться бегством стали. Сообщники сбежали раньше.

Тут вышел на балкон Лоренцо сам Великолепный. Его приветствовал народ с великим ликованьем, показывая, что поддерживает лишь его!

А в это время в храме в луже крови лежало тело бездыханное его брата — Джулиано.

Спасаться бегством мне, как Пацци, не пришлось.

Мгновенно перенёсся я обратно, в палату к Государю.

Мне Государь сказал:

— Благодарю за службу. Теперь ты многое мне прояснил: кто заговора главный был зачинщик.

— Считалось раньше — это только Пацци. А оказалось всё сложнее и запутанней намного. Да, между прочим, мне конец истории той ведом. Желаешь ли услышать здесь его?

— Да, Государь, сгораю я от нетерпенья!

— Так вот. Рукой железной этот заговор Лоренцо подавил. Всех заговорщиков поймал и обезглавил.

А, кстати, граф де Монтесекко всё-таки его предупредил, подкараулив у Собора. Но Лоренцо без внимания предупреждение то оставил. Ему он не поверил, посчитав, что это выдумка.

Ну кто осмелится правителя казнить в Святом Соборе в день Великой Пасхи?

Тело Франческо деи Пацци, убийцы брата, Лоренцо приказал разрубить на части и бросить в воды Арно — реки, что протекает там.

Всего казнили больше ста заговорщиков.

Архиепископа повесили на стене собора, над входом. И говорили прихожане после, что его ноги, торчащие из рясы, смотрелись как два языка колокола.

Семейство Пацци разорили. А их богатства все пустили с молотка…

Участие же в заговоре герцога Урбино и Папы Сикста IV так и осталось тайной за семью печатями…

— Теперь, — сказал мой Государь, — тебе задание серьёзнейшее предстоит!

Отправишься ты к предшественнику нашему. Его поклонником давно слыву я, хоть многие его простым считают душегубцем. То государь российский первый — Иван IV Васильевич Грозный.

Его придворным сделаю тебя. Хочу свидетеля я получить его безвременной кончины…

И вот опять вошли мы в душный тот подвал. Привычную я процедуру претерпел и, как обычно, после яркой вспышки всё исчезло!

И снова я уже в привычной Грановитой сказочной палате. Всё по-другому. Интерьер особенный. Лики святых повсюду, и запах запах ладана — навязчив…

Сижу на деревянной лавке я, что по правую руку от царя. Мгновенно понял я, что сижу среди угодных! Бояре в толстых шубах парятся, и мне жарконько!

А слева братия сидящая, по ликам судя, крайне смущена. И догадаться можно, что она обречена, хотя одежды их и лики превосходны!

Тут царь, возвысив голос, прокричал:

— Взять их, замысливших мне погибель!

Вбежали тут же стражники в костюмах алых, с бердышами. Схватили тех бояр, что по леву руку от царя сидели и благим матом уж кричали:

— Царь-батюшка, не мы совсем ту смуту великую и казни жесточайшие чинили!

Но видно было, что «стандарту» нынешнему Грозного царя они совсем не подходили…

И ясно было, что в его понятии они уже юдоль земную прекратили…

Наутро их в котлах с ужасною кипящею смолою и сварили. Они рыдали, выли, о спасении земном вопили!

Но царя при этом славили, хвалили:

— Ты, самый справедливый царь, мы — грешники великие, поэтому, как встарь, иконы отвратили от нас свои благие лики! Такое было нам видение.

Ну, а решил казнить нас, то вари нас щедро, или даже жарь!