Анатоль Арм - Каток на кладбище [СИ]

Замыслила тут фрейлина, что звали: Разумовская Наталья Демидовна, злым колдовством лишить Екатерину будущих детей. Но вскоре в происках злодейских та фрейлина была уличена, во всём призналась и была жестоко казнена.

Поэтому, возможно, только через десять лет родился первенец у Петра и Екатерины, в году 1754. Его назвали Павел.

А Пётр любовницу себе завёл — Елизавету Воронцову. Она мечтала стать его женой. Поэтому колдуний разных тайно навещала, чтобы узнать, как извести соперницу. И вскоре Екатерина начала болеть.

Когда же проследили за придворными, то уличили ту Елизавету Воронцову в умысле во злом. Она платок с дурною кровью под подушку клала у Екатерины. Тот колдовской знак прозывался — вольт. Такая процедура, оказалось, запускает проклятие родовое… Злодейку с тем поймали и казнить хотели, но спас её от смерти только Государь! Своею волей.

Но вскоре сам он жизни был лишён. Летом, после охоты в Ропше пировал Государь со своими подданными и с гвардейцами, что жаждали на троне видеть Екатерину. Возникла ссора небольшая за столом. Граф Алексей Орлов, что был впоследствии любовником Екатерины (как и брат его старший, Григорий) ударил вилкой в горло нерадивого царя.

Вот так закончилось короткое правление Петра III Фёдоровича.

2 сентября 1762 года была возведена на престол Екатерина II, та, что впоследствии прозвана была Великой.

Она была весьма любвеобильна: в анналах 23 известных фаворита у императрицы. Но главным стал, конечно же, Светлейший князь Потёмкин-Таврический. По некоторым сведениям, был от тайный муж царицы.

Но прежде, в том же 1762 году царица родила второго сына, что от Григория Орлова. И тайна то великая была!

Известен он как Бобринский Алексей Григорьевич.

Вдруг, после долгих бурных лет совместной жизни, царицу разлюбил Потёмкин-князь.

Царица очень горевала, любовников ночь каждую меняла. Но, пересилив свою неприязнь к колдуньям, она отправилась к одной, по имени Варвара.

Хотела точно знать: сумеет ли любовь Потёмкина вернуть?

Сказала ей колдунья:

— Не вижу рядом я с тобой его. Там другая женщина!

Добавила потом бесстрастно:

— Будь осторожна, матушка! Ведь медленно и вкрадчиво смерть приближаешь ты своею страстью!

А дело было в том, что в тот момент Потёмкин-князь имел в любовницах (и поговаривали, что это было неслучайно) жену графа де Калиостро, известного мага, прорицателя и колдуна. Она звалася Бьянка. И будто бы, сам Калиостро эту Бьянку в постель-то князиньке и подложил. Лишь ради милостей его и преференций. Ведь злато грёб лопатой Калиостро в Петербурге, в салонах знатных «чудеса» творил.

Так, говорили, например, что при свидетелях немалых, мочу он в золото однажды превратил…

А также оживил мертворождённого младенца графа Строганова. И многие иные он волшебны превращения творил…

Но вскоре в его жизни полоса вдруг чёрная пошла. С супругой вместе был из Петербурга выслан Калиостро за многие аферы и неблаговидные дела…

Здесь свой рассказ я вынужден прервать. Мой срок истёк. Опять машина меня возвратила к Государю. Он длительный мне отпуск предоставил, а после рассказал, как дни закончила свои Великая Екатерина.

Он рассказал мне, что таинственного было много в её кончине. Она болела долго. Распухали ноги у неё, и не могла ходить. А срок, предсказанный монахом Авелем, был близок!

В день смерти в тронный зал она вошла и вдруг узрела женщину, сидящую на троне. Была она бледнее смерти! Поняла, что то она сама! Упала, сознание потеряла. Врач остановку сердца констатировал…

Но есть ещё история одна, которую поведал Государь. Будто бы, в специальной комнате на постаменте на высоком она сидела в «нужном» стуле и оправлялась. И тут ей снизу место-то «причинное» копьём проткнули. Так от потери крови и скончалась…

Мой Государь опять грехи мне отпустил: в Моржанку зимнюю пустил. На санках я катался и в снежки играл. И каждый вечер у себя в покоях я Марьяну принимал. Она меня любила страстно. И время я провёл прекрасно! Но тут узнал я, что беременна Марьяна. И я буду отцом — от счастья был я пьяный!

Я преренёсся в город, что потом Калининградом прозван был. Своё он прошлое, конечно, не забыл. Ведь «всесоюзный староста» был старый человек с козлиной бородой, и, если бы не «краснопузые», его бы не узнал никто и никогда вовек…

Он был убог, несчастен и задавлен. «Кремлёвским горцем» втоптан он в дерьмо, практически, раздавлен… Его супругу ни за что, а просто из каприза, усатый «таракан» кавказский вдруг на нары посадил.

А Кёнигсберг, что крупным прусским городом однажды был, в совковый центр районный превратил. Там умер Кант, философ знаменитый, что придумал «вещь в себе», как образ вечности, реальности и были… Но Кант не знал, что, критикуя чистый разум, он погряз в борьбе теорий, что немало сущего сгубили…

А ведь в «совке» при дедушке усатом главным был его маразм…

В том городе проснулся маленьким мальчонкой я, как пророк, в волшебной были. Я был простолюдин, хотя дворяне у меня в печёнках, и окружающие все меня любили!

Там пушка, что от «тигра»-танка во дворе валялась; её никто не трогал (ведь поднять не мог), и во сне она не раз ко мне являлась!

И я ещё не слышал «Beatles — „Hey Bulldog“»!

Ходили на болото мы с мальчишками ловить лягушек. То было странное занятие для нас: не слушали мы предсказания кукушек, ещё не знали мы вкус пива — пили только квас!

Болота там неимоверного, неведомого цвета: вода была бордовой, как вино! Но почему-то вовсе не смущало это. Хотели мы экзотики, внезапно получили, как в кино! Лягушки в тех болотах были, как хамелеоны. Не знаю, может, их совсем сегодня нет? А это значит, что сейчас могли бы стоить миллионы… Бордовые лягушки были там. Мы их ловили, и до фени было нам.

Ещё один изыск Восточной Пруссии: их лягушачьи голоса редки — таких вы не услышите в Россиии или Белоруссии! Не квакали совсем лягушек тех бордовые самцы, а самок дружным воем призывали, молодцы! Не квакали они и не свистели, а хором у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у на ноте высочайшей пели!

Но были и обычные болота там, где лягушачье зелёное семейство и икру бросало. Они дарили звуки, привычные нам: ква! ква! ква! Которые известны повсеместно…

С благоговейным ужасом к лягушкам красным я, реально, относился…

Я их боялся даже в руки брать! На это просто не решился.

А вот зелёных квакв легко ловил я на природе: в полях, в болотах или даже в огороде…

Я научился их соломинкою надувать, потом пускали мы их на поверхности болота. Тут приходило время нам рогатки доставать и в них «палить», чтоб лопнули они, как проткнутое пикой пузо бегемота…