Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

– И ты… это… не смотри на меня так , ладно? – попросил Юра. – Все же видят, неловко.

– Хорошо.

Что значит так, Аннушка не поняла, но Юра ждал ее согласия.

– Тогда я пошел?

– Конечно.

– Пока?

– Пока!

Он ушел, а она еще долго не могла сдвинуться с места – оторвать от земли ноги, будто намагниченные.

Юра ни в чем не виноват, он хороший, больше чем хороший, он ее спаситель. Но что же она наделала, как так смотрела? Мелькнула ревнивая мысль: «Он с Катей Семеновой ходит, а она тоже выше его». Эта мысль была неправильной, постыдной, потому что Юру ни в чем, ни в чем упрекать нельзя. Аннушка откуда-то знала, что людей осуждать нельзя. Даже Прыща, который над ней издевался. А вдруг у Прыща мама болеет? Или его любимую собаку убили?

Она брела по улице на каменных ногах. Последние полгода у нее были очень счастливыми. Пустота стала заполняться: тонкие струйки разноцветного дыма – розового, голубого, бледно-зеленого – втекали в сосуд и смешно клубились. Теперь их надо извергнуть. Но дымок – это не дурная пища, вроде порченой рыбы, его не вытошнить. Он не хочет выходить, доставляя страдания, требуя осуществления несбыточных надежд.

Аннушка вошла за церковную ограду, потому что увидела скамейку. Нужно присесть, иначе упадет.

– Девонька, милая! – обратилась к Аннушке женщина. – Тебе плохо? Наблюдаю: давно сидишь, не застудилась бы.

– Я не знаю.

– В семье что или в школе?

– В школе.

– Сама крещеная?

– Да.

– Пойдем в храм, помолимся. Бог поможет. Нельзя девочке на холодном сидеть.

Первое посещение храма не произвело на Аннушку впечатления, никакой благости не влило ей в душу. Она словно оказалась действующим лицом в кино. Полумрак, свет только от тонких свечей, воткнутых в песок, насыпанный в большой плоский медный таз на ножке. Они с тетенькой стоят перед иконой, на которой не разглядеть изображения. Тетенька бормочет молитву, пахнет странно, шерстяная шапка, связанная из колючей шерсти, кусается. Хотела снять шапку, тетенька прервала молитву и велела покрыть голову.

Женщина закончила молитву и спросила Аннушку:

– Согрелась? Ну, иди с Богом, миленькая!

Уже дома, сделав уроки, поужинав, укладываясь спать, естественно, ни с кем не поделившись своими горестями, Аннушка вдруг вспомнила, как хоронили маму. У гроба, стоящего на лавке, женщины нараспев тянули непонятные песни. Они были как молитвы доброй женщины, что привела ее греться в церковь. Слова русские, но искаженные, строятся в предложения, смысл которых улавливаешь как мелодию в иностранной песне, жалобной и просительной.

Аннушке было пять лет, когда умерла мама. На кладбище люди снова говорили на непонятном родном языке. И тетя Марфа учила ее креститься:

– В горстку три первые пальчика, моя милая, а мизинчик и безымянный прижми. К лобику пальчики – для освящения ума, к чреву, к животику – для освящения чувств, теперь к правому плечику, затем к левому, чтобы освятить наши силы телесные. Мамин дух порадуется! Как хорошо Аннушка крестится!

Аннушка потом, прячась под столом, в любимом своем закутке, пробовала креститься и бормотала: «Прости, Господи!» Только все время путала, сначала к правому или к левому плечу…

Второй раз она пришла в церковь через неделю после объяснения с Юрой Озеровым, не потому, что испытывала какую-то внутреннюю тягу или праздный интерес. Аннушка никогда не могла ответить на этот вопрос, заданный самой себе, и сама себе мысленно говорила: «Ноги принесли. Бог позвал».

Марфа не могла нарадоваться, глядя на племянницу. Чаще стала глаза от земли поднимать, улыбаться, отвечать на вопросы, а не уклоняться от них – «не знаю».

– Уж не влюбилась ли ты, касаточка? – спрашивала Марфа.

Аннушка улыбалась и тихонько посмеивалась, как бы подтверждая.

– Из вашего класса мальчик?

– Это секрет.

– Дай Бог! Первая любовь – она либо счастье большое, либо мука на всю жизнь.

– У меня будет счастье.

– Дай Бог! Дай Бог! – повторила Марфа, не подозревая, как приятны Аннушке эти слова.

Тетя Марфа очень хорошая, добрая, она заменила Аннушке маму. Она вообще Мама с большой буквы – для всех, включая мужа. И как мать она твердо стоит на земле, заботясь о насущном, практическом, материальном. Тетя Марфа не заметила, когда у племянницы была земная любовь, раздавленная в зародыше, а когда Аннушка полюбила Бога, решила, что у племянницы появился мальчик.

Марфа была спокойна еще и потому, что в школе на родительских собраниях классная руководительница говорила, что у них очень дружный, сплоченный класс, отличная комсомольская организация.

– Анна Медведева участвует? – спрашивала Марфа после собрания.

– Конечно, – отвечала учительница. – Возможно, она не самая активная девочка, но это уже особенности характера.

Задерживается Аннушка после уроков, так это нормально: у школьников вечно то секции, то кружки, то сбор металлолома, то репетиции к праздничным концертам. Так было и у Митяя, и у Насти, и у Степки. Почему же не может быть у Аннушки, тем более что учительница подтверждает? Марфе в голову не могло прийти, что Аннушка не макулатуру собирает, не в волейбол играет, а в церковь ходит.

Приехала Клара, поселилась в одной комнате с Аннушкой. Однажды увидела, что Аннушка молится на бумажную иконку.

– Ты чего это? – вытаращила глаза Клара. – В Бога веришь?

– Верю.

– Его давно отменили.

– Бога нельзя отменить.

– Все-таки ты, Аннушка, сильно того, – покрутила пальцем у виска Клара. – Тете Марфе не скажу, если ты мне денег одолжишь. Сколько накопила?

– Сто рублей.

– Одолжи тридцать, нет, пятьдесят.

Клара деньги взяла, отдавать не спешила, а Марфе все-таки донесла.

Как должна была поступить Марфа, которая первой сложила девочке пальцы для крестного знамения, когда Парасю хоронили? Вера в Бога – это не позор. А лучше, как их соседка по даче, шалава Танька – ровесница Аннушки, а уже клейма ставить негде? Кроме того, Марфа считала, что в отношениях человека с Богом третий лишний: только ты и Бог. Он ведь не начальник, к которому ходят с коллективными жалобами. И влезать в отношения человека с Богом еще более недопустимо, неделикатно, невоспитанно и грубо, чем вмешиваться в отношения супругов.

Марфа ничего не сказала племяннице и потом долго себя за это корила. Возможно, тогда, за полгода до окончания Аннушкой школы, можно было еще что-то сделать. Но тут аккурат Клара оставила трехмесячную дочь и укатила к мужу. Львиная доля Марфиного внимания и заботы приходилась на младенца Татьянку.

Аннушка пришла после выпускного бала утром, они завтракали на кухне.

– Куда ты все-таки поступаешь, Аннушка? – спросил Александр Павлович. – Решила? Пора документы в вуз подавать.