Агаси Айвазян - Треугольник

Васо тоже поднес руку к фуражке. Губы у отца дрожали от гордости и, наверное, от каких-то других чувств, нежных и красивых…

Фронт. Служба в оккупационных войсках в Германии. И после долгого отсутствия я вернулся наконец домой.

В «треугольнике» оставался только мой отец.

Кузнец Гаспар, шагая по улице, вдруг упал и умер.

Васо уехал в Кахетию, и от него больше не было вестей.

— Видно, скончался, сынок, — сказал отец. — А то без кузни не смог бы жить.

Отец работал больше для видимости. Просто он не находил себе места без «треугольника».

Отец постарел. Постарел и «треугольник», как-то полинял и съежился. Даже огонь в горне был уже не тот. А мехи стонали изношенной кожей, дышали едва-едва, с чахоточным хрипом.

И мне почудилось, что из древних закопченных стен, из груды железа донеслось пиликанье скрипки и протяжная, успокаивающая душу человека музыка дудука. «Треугольник» словно осветился, и мне послышался говор Мкртычей. Я живо представил моего любимого Мко с его ясными глазами и Любу — они держались за руки, словно дети, переходящие улицу. Мне даже почудился запах Любиного дешевого одеколона. Этот запах, как и она сама, был наивен и прост. Я представил себе Варпета Мкртыча в его котелке, пиджаке и галстуке бабочкой.

Многое изменилось в городе, и многим казалось чудом, что «треугольник» еще цел.

— Пока не снесут, буду ходить сюда; не сидеть же мне сложа руки… — говорил отец. — А то кому они нужны — эти печные ножки да пара подков, сынок. На днях Карлен взял меня с собой на их завод… Помнишь ты Карлена?.. Нажмет пальцем на кнопку — двухтонный молот так ударит, что…

Но до того как снесли «треугольник», произошло еще одно чудо.

Шел дождь, мы с отцом сидели в кузнице — и в проеме двери выросла фигура Варпета Мкртыча.

Котелка, красовавшегося на голове, было достаточно, чтобы сразу узнать его даже после стольких лет разлуки.

Вместо пиджака на нем был ватник. Держался Варпет Мкртыч все так же прямо, но волосы его поседели.

Картины, мысли, люди, затянутые дымкой времени, пока они совсем не исчезли, несут с собой неповторимые жесты, цвета, запахи. Варпет Мкртыч был осязаемо реален сейчас в своем засаленном котелке, даже каждая дырочка в ватнике, даже запах тела — все было его, Варпета Мкртыча.

И прошлое со своими взлетами и падениями, все мои воспоминания о давнем тоже вдруг стали осязаемыми.

И мне захотелось чтобы все Мкртычи и Люба увидели бы сейчас Варпета Мкртыча, оправданного, освобожденного от всех обвинений.

Зима выдалась в тот год необычайно холодной. Отец, не болея, слег в постель.

— Отдохну немного, — сказал он.

Через несколько дней Варпет Мкртыч тоже занемог, и его поместили в больницу.

— Как там Варпет Мкртыч? — спрашивал отец.

— Хорошо. Уже ходит, — обманывал я.

— Как Уста Мукуч? — спрашивал Варпет Мкртыч.

— Прекрасно. Тебя ждет… Только сердце щемит, — улыбался я.

Они умерли в один день. Спокойно, мирно.

Когда я вернулся домой из больницы с известием о смерти Варпета Мкртыча, отец спросил:

— Ну как?..

Я смотрел в глаза отца и не мог сказать о случившемся.

— Очень хорошо, — ответил я.

Отец промолчал. Вечером он побрился. Потом повернулся к стене и заснул.

Так умер мой отец, последний Мкртыч «треугольника».

Когда я узнал, что сносят кузницу, я бросился туда.

«Треугольник» захлестнули стальным тросом, бульдозер зарычал, набычился и потянул. Старый «треугольник» затрещал, попытался сопротивляться и, чувствуя, что силенок не хватает, смирно рухнул. Если от других разрушенных домов пыль поднималась белая как мука, то от кузницы поднялась черная и долго стояла над развалинами.

А мне все чудилось, что вот сейчас пыль осядет, и я снова увижу «треугольник» Мкртычей…

На краю города пробасил заводской гудок, и мне показалось, что громадина из бетона и железа снимает шляпу в память нашего «треугольника».

Мисак приник к узорной решетке окна. Там, внутри, было темно.

Время самое неподходящее для возвращения. Люди спят. Конечно, спят и домашние Мисака. Придется ждать. После двух с половиной лет ожидания придется ждать еще одну ночь…

Мисак оторвался от холодных железных прутьев. Пошел по узкой улочке, обогнул дом. Вот и пекарня с ее ароматным запахом… В тот последний день он по пути домой купил здесь хлеб. И сейчас ему показалось, что не было его долгого отсутствия, что все еще продолжается и длится тот день…

Мисак вошел в пекарню.

На полках белел свежевыпеченный хлеб. На одной из пустых полок спал пекарь, весь запорошенный мучной пылью, в большой папахе со звездой.

Второй пекарь раскатывал тесто.

— Сколько? — спросил он, не глянув на Мисака.

— Четыре штуки.

Пекарь обернулся.

— Сразу видать семейного человека. Много ребят у тебя? — спросил он дружески.

— Двое, — ответил Мисак и потом спросил: — А где Никол?

— Какой Никол? — удивился пекарь.

— Работал здесь…

— Нет, брат, не помню такого. Дело-то у нас, сам понимаешь, артельное… Одного сюда пошлют, другого — в другую пекарню.

— Я рядом живу, — сказал вдруг Мисак.

— Из чужих краев возвратился? — спросил пекарь, посмотрев на чемодан Мисака, и зевнул.

— Да, — помедлив, ответил Мисак и вдруг удивился, что у пекаря, белого с головы до ног, такая черная тень.

Выйдя из пекарни, Мисак снова подошел к своему дому, заглянул во двор. Нет, ничего здесь не изменилось. Тот же запах стирки, те же покосившиеся балконы… Только сейчас этот до боли знакомый маленький двор показался ему еще более маленьким.

Задевая за влажное, развешанное на веревках белье, Мисак прошел через двор к дверям своей комнаты. Между ног шмыгнула кошка. Мисак зажег спичку. Дверь была заперта на замок и накрест заколочена двумя досками.

Мисак растерялся. Провел рукой по доскам, поднял осевшую на них пыль. Медленно, с тревогой в душе он подошел к раскрытому окну соседней комнаты, постучал по прутьям решетки: раздался тонкий звук, словно Мисак постучал не рукой, а железкой. В глубине комнаты что-то зашевелилось. Мисак постучал еще раз.

— Кто это? — послышался недовольный голос.

— Я…

— Кто это — я?

В окне показалось сморщенное лицо.

— Где они? — спросил Мисак, мотнув головой в сторону своей двери.

На сморщенном лице отразился испуг, и Мисак сказал:

— Не бойся… Это мой дом. Три года меня здесь не было.

— Не знаю, где они, — пробормотал человек со сморщенным лицом. — Я здесь не живу… — И отошел от окна.

Мисак огляделся. Кого же спросить? В чью дверь постучать в этот поздний час?

Напротив — квартира Петроса…