Ын Хигён - Тайна и ложь

— Я пишу.

— Что?

— Я — scriptgirl.

С таким видом, что, мол, ничего с тобой не поделаешь, помощник объяснил растерявшемуся молодому предсказателю:

— Scripter — это что-то типа сценариста.

Молодой человек многозначительно кивнул головой.

— Вы выбрали хорошую профессию. Таким людям, как вы следует часто называть свое имя. Сейчас все кому не лень прибавляют свое имя то к названию кондитерской, то прачечной. Часто люди, кому выпала такая судьба, делают так во избежание несчастья.

Внешний вид предсказателя совсем не соответствовал его профессии, и мало того, можно было даже легко представить его танцующим зажигательный танец сальса в выходные дни в кафе, что через дорогу. Но голос юноши с напомаженными волосами звучал таинственно и проникновенно.

К Ёнчжуну он обратился с такими словами:

— В детстве родители не дали вам счастья.

«Как я и предполагал, это лже-предсказатель», — подумал Ёнчжун. В его детские годы в К. трудно было найти человека, не знавшего старшего сына владельца строительной фирмы «Синсон». В конце концов получилось так, что это он не дал счастья родителям, а не они ему. Предсказатель, мельком взглянув на Ёнчжуна, очевидно, почувствовал себя неловко из-за сказанных слов и стал объяснять, в чем дело:

— Вот что я хочу сказать о родительском счастье. Речь идет не об имуществе и тому подобном, я говорю буквально — о том, какую милость вы получили от них. Причем, не прилагая особых усилий. Вы не только счастья от родителей не получили, вы лишены поддержки других людей, и поэтому вам придется все свои дела решать без помощи других, одному — вот какая судьба вам выпала. Но — можно с ума от этого сойти! — у вас есть талант, значит, все разрешится так, как надо. Бывает, человек терпит крах, но даже и в такие моменты находятся люди, готовые прийти на помощь. Однако в вашем случае все по-другому. У вас такая судьба, что в конце концов вам самому, собственными силами придется пробиваться наверх. Вам небом предписано быть одному.

— Ой, это точно, вы правы, — встряла Банана, и гадальщик заговорил, брызгая слюной:

— В вашем гороскопе огонь выпадает целых три раза, а золота нет ни одного, вот в чем дело, поэтому как бы ни было много жара внутри вас — все бесполезно. Нет металла, чтобы раскалиться. Незнающие люди говорят, что вы холодный, но это не так: огонь не может выйти из вас. Такие, как вы, в любом случае должны изменить свою судьбу, улучшить ее, и для этого следует добавить в нее золото.

— И сколько это стоит?

Ёнчжун слегка улыбнулся, глядя на Банану, которая подалась вперед, сидя напротив него с серьезным лицом. Должно быть, у предсказателя испортилось настроение, и он заговорил быстрей:

— Нельзя пренебрегать судьбой. Я десять лет учился этому делу. По правде сказать, сначала с целью узнать, почему в моей жизни все никак не складывается как хотелось бы. А сейчас я вижу. Человек, которому все легко дается, рождается таким. А тот, кому этого не дано, хоть из кожи вылезет — все бесполезно. Только и остается, что исправлять судьбу, говорю вам. Вам надо изменить свою жизнь.

Ёнчжун хотел спросить у предсказателя другое. В данный момент его интересовало только одно — будет ли успешным его новый фильм. Но перед подчиненными он не показывал озабоченности, и это, возможно, было к лучшему.

Придя домой, Ёнчжун сразу пустил в ванну горячую воду и разделся. Пока набиралась вода, он стал перед раковиной, чтобы побриться, и увидел в зеркале свое отражение. Неужели это лицо человека, которому не досталось счастья от родителей? Было счастье или нет, все это уже не имеет значения. Сейчас это лицо человека, у которого родители умерли. В такой день сын должен вспомнить, когда был не прав перед отцом, и почувствовать боль в душе, но Ёнчжуну, хотя на это не ушло бы много времени, не удалось сосредоточиться. Напротив, им даже овладело какое-то несерьезное настроение. Он был близок к состоянию изнеможения, которое появляется после окончания утомительного противоборства.

Из лежавших в гостиной на низком столике еженедельных журналов Ёнчжун выбрал издания, посвященные кино, и залез в ванну. В тот момент, когда тело погружалось в горячую воду, он невольно закрыл глаза и ощутил, как его пробрал озноб. Он свесил локти по обе стороны ванны и раскрыл журнал, как вдруг его взгляд остановился на лобке. К густым волосам один к одному прилепились четкие мельчайшие пузырьки, и сквозь эти заросли поднимались наверх. Погруженное в воду тело казалось слегка бледным, волосы, собравшие на себе множество пузырьков, плавно колыхались. Они напомнили ему волосы тонущего в море человека. Покинув К., он ни разу не плавал в море, потому что перед его глазами возникал утопленник. Ему казалось, что из воды на него смотрит, не отрываясь, синюшное лицо, обрамленное волосами, длинными и развевающимися, как водоросли, и от ужаса его бросало в дрожь. Ёнчжун знал, что сейчас он не может не думать о Мёнсон. Тогда, давно, и у него была мечта. Ему хотелось скорей повзрослеть, стать независимым от отца и, находясь рядом с Мёнсон, все время заботиться о ней, чтобы ей не пришлось больше скитаться.

После смерти дедушки Мёнсон больше не могла ходить в школу. На следующий год немая кухарка заболела и уехала к себе на родину, и девочка вместо нее стала выполнять всю работу по дому. Она тогда училась в средней школе. Тетка, жена старшего брата отца, не хотела держать ее в доме. Мало того, что у Мёнсон не было сноровки в работе, так с ней еще нельзя было обращаться без церемоний, как с кухаркой. Тетка считала, что и без этого достаточно натерпелась, когда свекор только одну Мёнсон брал в свою комнату и учил ее читать, а на другую внучку — ее дочь — совсем не обращал внимания. Эта женщина ничего не могла поделать с неприязнью к Мёнсон, хотя девочка, если вспомнить о смерти ее отца и судьбе матери, доводилась ей племянницей. Люди говорили, что Мёнсон добропорядочная, но тетке ее лицо казалось слишком кротким и к тому же печальным, поэтому она была другого мнения. Девочку отправили в город, столицу провинции, где жила сестра ее отца. Вскоре стало известно, что Мёнсон работает на заводе, но прошло несколько месяцев, и она вернулась, очень сильно похудевшая, и, сказав тетке, порывавшейся отправить ее назад в город, что больше никуда из дома не уедет, потеряла сознание. Она стала жить в одной комнате с новой кухаркой, понемногу помогая по хозяйству, но и тут тетка не могла успокоиться и все пыталась избавиться от нее. Умер дедушка, за которым следовало присматривать, в доме осталась только семья дяди, и хотя Мёнсон не платили за работу, она все равно была лишним ртом, поэтому тетка утверждала, что нет надобности держать двух работниц. Эта женщина говорила, что Мёнсон кажется ей ненормальной, и высказывала сомнения по поводу того, что племянница до сих пор сохранила невинность. Наконец, когда девушке исполнилось восемнадцать лет [15] Фактически шестнадцать-семнадцать лет, поскольку отсчет жизни человека по корейской традиции начинается со времени зачатия. , решился вопрос с ее замужеством.