Ирма Грушевицкая - Вызов (дилогия)

Я готовила, убирала, прерываясь только на то, чтобы накормить детей.

Макс вернулся к полудню, весь груженный пакетами с украшениями и подарками для Эбби. Мы свалили их под ёлку, как и рождественские. Макс наклеил на них цветные стикеры, чтобы Эбби завтра не перепутала.

Разумеется, мы съездили в торговый центр, где прошлись по детским магазинам. Я купила дочке несколько очаровательных платьиц, пока Макс отвлекал её в отделе раскрасок, и целую гору игрушек для обоих. Мы погрузили яркие свёртки в машину, а потом снова вернулись уже за гастрономическим удовольствием. Дети жевали гамбургеры и соревновались, кто больше одновременно засунет в рот жареной картошки. Удивительно, но победа была за Эбби. Правда, как только Макс признал своё поражение, она тут же выплюнула на поднос неприглядный серый комок.

Весь день в доме работал телевизор, и играла музыка. Я специально загружала свой мозг ненужной информацией, подпевала знакомым песням и занимала себя разговорами по телефону со знакомыми, чтобы не думать о том, что произошло в Сиэтле. В обыденность я погрузилась, как в спасительную нирвану, в которую впадает безнадёжно больной после очередной дозы обезболивающего. Даже душ я принимала в рекордные для меня пять минут, чтобы не оставаться наедине с собой. Но я знала, что это ненадолго. Я могла обманывать себя, отвлекаться на дела, детей, но ночью была предоставлена сама себе.

Как могла, я оттягивала этот момент, поэтому спать мы легли поздно. Мне повезло — вымотанная, уставшая, издёрганная, я заснула, уткнувшись носом в горячую макушку сына.

Первый день моей новой жизни без Дилана прошёл.

День второй

— Подъём, подъём! Где моя маленькая принцесса? Где моя маленькая именинница? Покажите мне её!

— Господи, папа, что ты здесь делаешь? — простонала я, вылезая из-под одеяла. — Который час?

— Уже девять, — пропел абсолютно лишенный слуха отец. — Время поздравлений!

— Ох-х.

— Не скули. Я пришёл за Эбби.

— Ну конечно.

Подтянувшись на руках, я села в кровати. Папа приплясывал в дверях и выглядел вполне довольным собой.

— Где Макс?

— Внизу, с Марти. Привет, милая. С днём рождения.

Сонная головка Эбби показалась из кроватки.

— А де подаичьки?

Папа засмеялся и подхватил малышку на руки.

— А внизу! Давай умоемся и спустимся к дедушке Марти.

— Давай!

Пока я неторопливо потягивалась, они направились в ванную, обсуждая, кто кому будет чистить зубы.

В отличие от рыбы, с яйцами у Марти было больше опыта — вполне приличный омлет стал нашим завтраком.

Для этого дня отец Майкла выглядел довольно сносно. По моим воспоминаниям, каким он был в годовщину смерти сына, в Марти многое изменилось. Макс и Эбби вытащили его, как и меня, и теперь вместе с моим отцом он боролся за внимание внуков.

На этот раз я решила не брать Макса на кладбище, оставив его вместе с Эбби на папу. Для этого у меня были свои причины, но вслух я озвучила другое:

— На улице очень холодно, малыш. Я не хочу, чтобы ты простудился и все праздники провёл в постели.

Марти пошёл греть машину, а я задержалась, прощаясь с сыном.

— Но мы обязательно съездим к папе, ладно, мам?

— Обязательно, сынок. Потеплеет немного, и съездим.

В карих глазёнках появились слёзы.

— Передавай ему привет.

— Конечно, родной. — Я присела перед Максом на корточки. — Не расстраивайся. Совершенно не важно, где ты находишься и поедешь ли сегодня к папе. Главное, что ты его помнишь. А пока ты будешь помнить папу, он всегда будет с тобой вот тут, — я постучала ладошкой по его груди, — в твоём сердце.

— Я очень скучаю по нему, мам. — Макс заплакал, уткнувшись мне в плечо. Это был первый раз, когда он так откровенно выказал свои чувства. Как долго он держал это в себе, невозможно представить.

— Я тоже, малыш. Я тоже.

Я гладила его по вихрастой головке, изо всех сил стараясь не разреветься.

— Ну всё, всё, нам надо быть сильными. — Оторвав Макса от себя, я провела большими пальцами у него под глазами. — Сегодня же праздник Эбби. Она расстроится, если увидит, что мы плачем.

— Да, мам, конечно, — Макс шмыгнул и пятернёй вытер щёки. — Приезжайте быстрее, ладно?

Оставив машину на подъездной дорожке, мы направились к могиле Майкла. Марти держал меня за руку, тяжело ступая по заметенному снегом проходу.

Надгробная плита была занесена снегом. Присев на корточки, я принялась варежкой очищать её там, где значилось имя. Марти стоял рядом с букетом белых роз — строгий, вытянувшийся в струнку.

— Он очень любил тебя, Ливи.

Моя рука остановилась на дате рождения Майкла.

— Знаю, Марти. Я тоже любила его. И всегда буду любить.

Варежка намокла, пальцам становилось холодно.

— Думаю, он бы не хотел этого, — внезапно произнёс он.

— Чего именно?

— Чтобы ты хранила ему верность до конца своих дней.

Прервав своё занятие, я недоверчиво покосилась на Марти.

— Ты предлагаешь мне всё забыть и жить дальше?

— Я не прошу забывать, — сказал он твёрдо. — Я хочу сказать, чтобы ты подумала о себе.

— Я…

— Дай мне сказать. — Останавливая меня, Марти поднял руку. — Я всё вижу, Ливи. Ты совершенно не думаешь о себе. Ты думаешь обо всех: детях, друзьях, обо мне, Генри, о Майкле, наконец, — но только не о себе. Пришло время изменить это. Мы всегда будем рядом. Все мы. Всё это, — он взмахнул рукой, обрисовывая мир вокруг, — всегда будет у тебя, и ты ничего не потеряешь, если пустишь сюда что-то новое. Если дети увидят блеск в твоих глазах, неужели он не отразится в них? Не беги от счастья, если оно постучится в твою дверь, Ливи. Впусти его, позволь себе быть счастливой. Подумай об этом, дочка.

Он аккуратно положил цветы в снег рядом с наполовину расчищенной плитой и пошёл назад к машине.

Слова Марти застали меня врасплох. Они были так похожи на те, что говорила мне Эллен Митчелл, но услышать их из его уст казалось более важным. Лишь только я подумала об этом, как воспоминания о произошедшем в Сиэтле острой болью отозвались в груди. Я хотела быть счастливой, я почти позволила себе это, но Дилан ушёл, лишив меня права на счастье.

И внезапно мой разум пронзила страшная догадка: этот танец был нашим прощанием. Дилан понял, что я, так же как и он, не властна над притяжением, что мы испытываем друг к другу. Для него я до сих пор замужем, и неважно, что на этот раз за другим. Он решил, что если бы не эта случайная встреча, я бы и не вспомнила о нём. Дилан принял мою любовь за желание, а с ним, в отличие от любви, можно совладать. Я так и не сказала, что люблю его. Тогда я этого не сделала из-за страха разрушить наши жизни, а сейчас он не дал мне на это времени. Разве я могла его в этом винить? Всё, что я делала, представляло собой череду страшных ошибок — моих ошибок, — которые, в конце концов, забрали у меня Дилана. Он ушёл навсегда.