Владимир Сорокин - Ледяная трилогия

Вдруг мимо него, едва не задев, медленно проезжает грузовик. В грузовике сидят закутанные в шинели красноармейцы с винтовками. На колесах грузовика позвякивают цепи. Он останавливается. Провожает грузовик взглядом слезящихся глаз. Что? На торце грузовика вместо номера большая белая надпись: КОТЛЕТЫ. Котлеты! Там котлеты! Он вдруг понимает это остро, ярко, каждой клеткой слабого тела.

Отбросив чайник и размахивая руками, он начинает бежать за грузовиком. Мосластые колени его подбрасываются, варежки слетают с костлявых черных рук, повисают на резинках. Он бежит за грузовиком. Тот ползет медленно. Можно догнать его. Там котлеты! Он видит их, насаженных на штыки красноармейцев. Сотни, тысячи котлет!

— И дай котлету! — вскрикивает он по-петушиному.

— Ко…ко…тлету!

— И… кот… лету!

— Кот!..кот!..кот!..ле!..ту!..

Сердце его бьется, бьется, бьется. Широко и огромно. Как дом № 6. Как Иртыш в мае 1918 года. Как Большая Берта. Как блокада. Как Бог.

Ноги его заплетаются. Он кренится. Скрипит. Трескается. И рушится по частям на укатанный грузовиками снег, как гнилое дерево. Белесое марево глотает грузовик. Сердце стучит:

И останавливается. Навсегда.

Лапин открыл глаза. Он плакал. Из члена его ползли в воду сгустки спермы. Рука Вики помогала. Ноги Лапина конвульсивно дергались.

— Как сметана густая. — Огромные, мокрые Викины губы зашевелились возле уха Лапина. — Редко ебешься?

Полупустой зал ресторана. Николаева вышла из туалета, подошла к столику. За ним сидела и курила Лида:23 года, стройная фигура модели, обтянутая кожаным комбинезоном, средних размеров грудь, длинная шея, маленькая голова с совсем короткой стрижкой, смазливое лицо.

— Сортир здесь внизу. — Николаева села напротив Лиды. — Неудобно.

— Зато готовят классно, — жевала Лида.

— У них повар — француз. — Николаева разлила красное вино по бокалам. — Так, на чем я остановилась?

— Чин-чин. — Лида подняла бокал. — На голом блондине с голубыми глазами.

— Чин-чин, — чокнулась с ней Николаева.

Они выпили. Николаева взяла маслину, пожевала, сплюнула косточку:

— Да это и не важно даже, голый — не голый. Понимаешь, я ни хера ничего подобного не испытывала, никогда так ничего не вставляло. Я просто… как провалилась… и так сладко в сердце… как-то… как будто… не знаю… словно… не знаю. Ну как с мамкой в детстве. Я обревелась вся потом. Понимаешь?

— А он тебя точно не трахнул?

— Абсолютно.

Лида покачала головой:

— М-да. Одно из двух: или это наркоманы какие-то, или сатанисты.

— Они мне ничего не вкалывали.

— Но ты же отрубилась, говоришь.

— Да, но нет следов-то! Вены целы.

— Ну, можно и не в вену. У меня был один клиент, он кокаин в жопу вставлял себе. И торчал. Говорил, что так носовая перегородка не разрушается.

Николаева отрицательно замотала головой:

— Да нет, Лид, это вообще никакие не наркомы. Там что-то другое. У них активы знаешь какие? Фирма серьезная. Это чувствуется.

— Значит, сатанисты. Ты с Бирутей поговори. Ее сатанисты ебали однажды.

— И чего? По-жесткому?

— Да нет, но они ее кровью петушиной так измазали, она потом мылась, мылась…

— Да тут моя кровь брызгала, не петушиная.

Лида потушила окурок:

— Ну, вот это я чего-то понять не могу.

— Я тоже.

— Аль, а ты бухой не была?

— Что ты!

— М-да… А вот с сердцем, ты говоришь… ну… чувство острое. Это как если влюбишься в кого-то?

— Сильнее… это… черт его знает как объяснить… ну… когда кого-то очень жалеешь и он очень родной. Уж такой родной, такой родной, что готов все отдать ему, все, ну… ну… это…

Николаева всхлипнула. Губы ее задрожали. И вдруг она разрыдалась легко и сильно, словно ее вырвало. Рыдания обрушились на нее.

Лида схватила ее за плечи:

— Аль, котя моя, успокойся…

Но Николаева рыдала сильней и сильней.

Редкие посетители ресторана смотрели на нее. Голова ее тряслась. Она вцепилась пальцами в рот, стала сползать со стула.

— Алечка, Аля! — поддерживала ее Лида.

Тело Николаевой корчилось и содрогалось. Лицо побагровело. Подошел официант.

Рыдания рвались изо рта Николаевой вместе со слюной, она трясла головой, слезы летели в стороны. Она бессильно сползла на пол. Лида склонилась, стала шлепать ее по щекам. Потом глотнула из бутылки с минеральной водой, прыснула на уродливо-розовое лицо с искаженными чертами.

Николаева рыдала. До хрипа. До икоты. Выгибалась на полу, трясясь как эпилептик.

— Господи, что с ней? — испуганно держала ее Лида.

— Нашатыря дайте! — громко посоветовал полноватый мужчина. — Истерика типичная.

Официант склонился, стал гладить Николаеву. Она яростно выпустила газы. Зарыдала с новой силой.

Подошла женщина:

— У нее что-то случилось?

— С ней плохо обошлись, — испуганно смотрела Лида. — Ужас! Я никогда ее такой не видела… Аль, котя… ну, Аль! Ой, давайте врача вызовем!

Женщина достала мобильный. Набрала 03:

— А что сказать-то?

— Какая разница! — замахала рукой Лида. — Не могу это видеть!

— Ну… надо же сказать что-то…

— Скажите просто… — Официант озабоченно пожевал маленькими губами. — Девушка плачет.

Бубновые

21.40.

Пустырь в районе проезда Карамзина.

Серебристая «Ауди-А8» стояла с погашенными фарами. В кабине: Дато, Володя Солома и Лом. С проезжей части свернул темно-синий внедорожник «Линкольн-Навигатор». Подъехал. Остановился в двадцати метрах. Из него вышли Уранов и Фроп. В руке Уранова был кейс.

Дато, Солома и Лом вылезли из машины. Дато поднял руку. Уранов ответно поднял свою. Уранов и Фроп подошли к Дато.

— Здравствуй, дорогой. — Дато протянул короткую руку с пухлыми пальцами.

— Здравствуй, Дато. — Уранов протянул свою, длинную и худую.

Они обменялись коротким рукопожатием.

— В чем причина задержки? — спросил Уранов. — Есть проблемы?

— Была одна проблема, дорогой. Но мы ее устранили. Теперь все в порядке.

— Что-то с доставкой?

— Да нет. Внутренние дела.

Уранов кивнул. Оглянулся по сторонам:

— Ну что, потрогаем?

— Трогай, дорогой.

Уранов поднял руку. Фроп открыл заднюю дверь джипа. Из машины вышла Мэр. Подошла к машине Дато.

Лом открыл багажник. В нем лежал кофр-холодильник. Лом открыл его. В кофре поблескивал лед.

Мэр сняла с рук перчатки синей кожи, убрала их в карман. Постояла, глядя на лед. Потом положила на него руки. Глаза ее закрылись.

Все замерли.

Прошло 2 минуты 16 секунд.

Губы Мэр раскрылись. Изо рта вместе с выдохом вырвался стон. Она сняла руки со льда и прижала к своим заалевшим щекам: