Сейфеддин Даглы - Карьера Ногталарова

Но бывало, что секретарь проявлял великодушие, а может, малодушие, и наши статейки появлялись на полосе… Тогда поздней ночью их «снимал» с полосы редактор.

Все же два раза в год — Первого мая, допустим, и под Новый год — мы видели свои подписи под своим произведением в двадцать — тридцать строк, что давало нам право считать себя журналистами.

Однажды… (Хорошее слово для начала рассказа. Есть еще одно слово, без которого просто трудно обойтись. Это слово «вдруг».)

Лучше использую второе — «вдруг».

Вдруг… В южный знойный день (я и мой друг его никогда не забудем) наши отделы перебрались в одну комнату — в редакции шел ремонт помещения.

Да, сюда подходит именно слово «вдруг», ибо ремонтные рабочие появляются без предупреждения, как раз в тот час, когда их уже устаешь ждать. Моментально возникает аврал, эвакуация, как будто городу грозит страшное цунами.

Однажды… (вот теперь «однажды») в нашу комнату входит парень, смущенный, стеснительный, и еле слышно говорит, что принес стихи собственного сочинения. Заведующий отделом предложил ему прочесть их вслух. Стеснительный парень прочел свое стихотворение. Оно понравилось всем.

Заведующий отделом литературы и искусства взял у застенчивого парня стихотворение, перепечатал его на машинке и тут же вручил его секретарю редакции.

Когда завотделом вернулся, все как-то невольно хором спросили его:

— Что сказал секретарь?

— Стихотворение будет напечатано в ближайшем номере.

Мой друг, который не обратил должного внимания на стихотворение, прочитанное вслух, услышав, что стихи этого скромного парня будут напечатаны без всяких проволочек, подошел к моему стулу и тихо спросил:

— Что написал этот парень?

— Разве ты не слышал? Стихи.

— Хорошие?

— Очень.

— И их напечатают в ближайшем номере?

— Наверное. Секретарь же сказал.

Приятель мой как-то странно посмотрел на меня, лицо его потускнело, он сел за свой стол и до конца рабочего дня молчал. Казалось, что он о чем-то тревожно думает.

Действительно, стихотворение скромного парня через два дня появилось в нашей газете.

Друг мой прочитал стихотворение. Надо сказать, что он вообще не читал стихов. Почему? Объяснить не берусь. Как объяснить, почему тот или иной человек с институтским дипломом не способен дослушать классическую симфонию в исполнении академического оркестра, даже когда им дирижирует Мравинский? А горные чабаны сидят у приемника и слушают симфоническую музыку не шелохнувшись. Возможно, им слышатся звуки горных родников, песни ветров, шум лесов и морской прибой? Все может быть. Это мое предположение. Но я сидел среди тех чабанов и тоже слушал.

— Ты уверяешь, что это хорошие стихи? — спросил мой коллега.

— Никакого сомнения. Послушай.

Я прочитал стихотворение вслух.

Мой приятель глубоко задумался. Меня это, признаюсь, тронуло. В самом деле, если лирическое стихотворение может повлиять на настроение человека, облагородить его чувства, то это в миллионный раз подтверждает, что лирики в нашей жизни достойны занимать равное положение, как и физики. И вессалам!

Только я хотел сказать моему товарищу: «Вот видишь…»

Нет, я не успел даже рта раскрыть, как услышал:

— Какой гонорар дадут этому парню?

Я даже вздрогнул. Вот тебе и влияние лирики.

Я назвал примерную сумму.

— Что? За эти двадцать строк его статьи столько денег? — выкрикнул мой коллега, словно я ему сообщил, что этого парня завтра назначат ответственным редактором.

— Это же не статья, а стихи! — тоже выкрикнул я. Меня уже взяла злость.

— Ну и что! За это такой гонорар? Ах! Бедная моя голова, которой я не даю покоя. Все бегаю, ищу, добываю материал, нахожу всякие недостатки, пишу целую статью в сотни строк, причем не знаю, будет ли она напечатана. А если и напечатают, то уплатят всего несколько рублей. А этот паренек, сидя дома, без проверки фактов, написал каких-то двадцать строк, и ему положен такой гонорар. И строчки у него неполные, всего несколько слов. Просто обидно!

Я перебил его:

— Не говори так… Ты просто не умеешь ценить поэзию. Статья — это одно, а стихотворение — совсем другое.

— Что значит другое? Разве стихи не пишутся такими же словами и буквами, что и статьи? Или у поэтов другой язык?

— Стихотворение имеет свои законы.

— Да брось ты… А статья разве не пишется по особым правилам?

— Во всяком случае, в стихотворении играют роль слог, рифма, размер. — Я вкратце рассказал своему другу сущность стихосложения, надеясь, что он поймет, как трудно писать хорошие стихи и что не всякому это под силу.

Он не поверил мне.

— И это все, — сказал он… — Подумаешь, рифмы, размеры. Что за важность! Это же не математика или биология, допустим. Что за трудность сосчитать слоги в слове или в строчке и подобрать рифму. Подлец я буду, если не стану поэтом. Прощай статьи, здравствуйте стихи, — заключил мой приятель.

С этого дня он стал читать стихи. Отдел, в котором я работал, посещали поэты, ашуги, критики и артисты. Мой коллега со всеми говорил о стихах. Кроме того, он раздобыл какие-то учебные пособия и начал «работать над собой».

Теперь он учил стихи на память и постоянно декламировал их: на работе, в столовой, на улице.

Вскоре у него появилась толстая тетрадь с алфавитом, с которой он не разлучался. В нее он вносил услышанные слова, которые пригодились бы для рифмы. Например: «гюль» — «бюль-бюль», «том» — «атом».

Однажды приятель мой предложил мне:

— Скажи слово, и я тут же подберу рифму.

— Отстань, — не соглашался я.

Но он не унимался. Я не выдержал натиска и, чтобы отвязаться, произнес:

— Агыз.

Мой друг быстро перелистал тетрадь, нашел нужную страницу и стал выстреливать:

— Кагыз, Ялгыз Махмыз, Балдыз, Арсыз, Шарсыз…

Комнату наполнили звуки «ыз», как будто по ней носились встревоженные мухи и неугомонные комары.

— Хорошо. Я убедился, ты достиг многого, теперь поэзия в твоих руках. Но… довольно, — сказал я.

— Нет, ты послушай: папрыз, гарсыз, тарсыз.

— Прекрати, ради бога, ты уже достаточно нажужжал, — взмолился я и закрыл уши. Однако я видел, как шевелятся его губы, он явно продолжал перечислять слова, которые рифмуются со словом «агыз».

Так длилось некоторое время. Я уже не был в состоянии лицезреть его тетрадь с алфавитом.

Затем наступил более мучительный этап: будущий поэт наловчился подбирать рифмы, не заглядывая в тетрадь. Достаточно было кому-либо в присутствии «поэта» обронить звонкое слово, как он мгновенно рифмовал его. Многих стала забавлять подобная страсть моего коллеги. Нашлись любители, которые ради своего удовольствия звонили ему по телефону и просили подобрать рифму для того или иного слова.