Ян Ленчо - Соло для оркестра

Началась нелегкая работа — уже сегодня! Наша первая группа (Якуб, Милош, Феро и я) вместе с артелью шерпов подняла в гору необходимый материал и на высоте 5820 м над уровнем моря основала лагерь № 1. Климат здесь так суров, что выше 5000 м не увидишь никаких следов жизни. Настоящий лунный пейзаж.

Примечание: На собственном опыте убеждаешься, что без шерпов тут не справилась бы ни одна экспедиция. Отличные люди эти шерпы! В их лицах и мускулистых фигурах, как сказал уже не помню кто, «запечатлелась долгая история гималайского альпинизма». С поразительной выносливостью поднимают они грузы на самые высокие в мире горы. Без них и нам было бы куда тяжелее, без них нам было бы очень тяжело.

28 марта 1981 года.

Вторая группа основала лагерь № 2 на высоте 6300 м. На самых трудных участках мы укрепляем страховочные веревки. Пока что беру подъем без напряжения.

30 марта 1981 года.

Третья группа основала лагерь № 3 на высоте 6900 м. Мы перенесли туда грузы. Сильный мороз и ветер. Но снег не идет, и то хорошо.

Примечание: Сплоченность альпинистов и отдельных альпинистских групп или отрядов — непременное условие успешной работы на такой высоте. Каждый преодолевает подъем в буквальном смысле слова на плечах идущего впереди. Дружеское доверие здесь очень важно.

Попутное замечание: Ледяной ветер усиливает стужу. Пальцы примерзают к металлу «кошек».

1 апреля 1981 года.

Переночевали в лагере № 2. Оттуда можно было наблюдать чудесную панораму: луна, угасая, заходила, солнце поднималось. По утрам мороз достигает — 30°. Горы вокруг величественны и прекрасны. Глубоко вдыхаю разреженный воздух и стараюсь сохранить присутствие духа, преодолеть страх и головокружение при виде зияющих пропастей. В эти уголки земли редко ступала нога человека. И потому здесь ощущаешь одиночество, тоску, а порой и страх. Иной раз кругом так тихо, словно давно уже настал конец света. А то вдруг ночью ледник затрещит до того оглушительно, точно неподалеку от лагеря происходит артиллерийская стрельба. Думаю о вершине, которая чернеет на морозном небосводе. Она близка и в то же время бесконечно далека. Ночью я на минуту вышел из палатки. Светила ясная луна, и в ее сиянии четко вычерчивались горы. Но когда я глянул на вершину Макалу, мне вдруг почудилось, будто гора шевельнулась. Будто великан под моими ногами вздохнул, как бы пробуждаясь ото сна. Будто я еду верхом на этом спящем великане… Я поскорее залез в палатку. Здесь, между небом и землей, открываешь, как уже кто-то до меня сказал, поистине новые формы бытия нашей планеты. Новые формы бытия вселенной и собственную сущность. Читая тех, кто побывал в этих краях до меня, я поражался, когда они утверждали, что слово «красота» здесь утрачивает смысл, но это верно. Печальны, нечеловечески громадны, величавы и бесконечно пустынны эти вершины. Не удивительно, что человека они страшат и подавляют.

3 апреля 1981 года.

И в Гималаях случаются дни, когда чувствуешь себя отлично и радуешься, что живешь на свете. Мы в базовом лагере. Тут прекрасно, тепло. Врач лечит больных (пока лишь пустяковые недомогания), повар готовит еду, ребята греются на солнышке, кое-кто, как и я, пишет письма или делает записи в дневнике. Если наверху ты валишься с ног от усталости, то здесь, в базовом лагере, снова чувствуешь себя человеком. Кажется, шерпы рассказывали что-то веселое — их смех заразителен. Иногда они добродушно подтрунивают над кем-нибудь из нас. Я полюбил их и восхищаюсь ими. Можно сказать, что это короли среди носильщиков. Перетаскивать грузы в долинах они отказываются, носят только от 5000 м и выше. Меня удивляет спокойствие этих людей, нигде и никогда они не торопятся. И не только потому, что в Гималаях слишком торопиться вообще нельзя. Спокойствие — в них самих. В укладе их жизни. Причем это характерно не только для шерпов, но и для других непальцев, большинство которых ходят босиком.

Наши носильщики тоже экономят обувь, выданную им в начале подъема к базовому лагерю. Они предпочитают ходить босиком по снегу, по камням, по воде и кишащей пиявками грязи. Непал — страна без асфальтированных дорог. Но я боюсь, я страшусь того, что когда-нибудь, лет этак через 50—100, под Макалу или Джомолунгмой будет проведена обогреваемая автострада, а восход солнца над раковиной Лхоцзе туристы будут наблюдать, нежась в постелях современных кемпингов, и пощиплет их не мороз, а только «шили» — острый красный перец, жгучая приправа здешних блюд. Специальные пушки будут вызывать снежные обвалы, а туристы станут аплодировать этому аттракциону. И даже если небо вдруг побелеет, как молоко, что предвещает неожиданную перемену погоды, ни с кем ничего не случится: стоит укрыться в баре напротив — и вся недолга. Не будет и нынешних транспортных затруднений, связанных с привычной для Гималаев нелетной погодой: пассажирские ракеты, обладающие скоростью звука, будут летать строго по расписанию. Пожалуй, не хотел бы я дожить до таких Гималаев будущего, когда из царства ветров, мороза и одиночества они превратятся в шоу для туристов. Почувствуют ли вообще посетители Гималаев, что они оторвались от Земли и пребывают в каком-то ином мире? Возможно, поэтому я и люблю так местных жителей, так ими восхищаюсь. Не за то, что они носят грузы сами, а не возят их на вьючных животных. (Обычно они тащат груз на спине в большой корзине, облегчая ношу охватывающей лоб лямкой.) Меня восхищает их стойкость, умение улыбкой и весельем встречать самые тяжкие передряги. Они воюют с непогодой, с бурными реками, которые через несколько часов после начала дождей становятся безбрежными потоками, с пиявками, с мошкарой, с угрюмыми, топкими дебрями, с колючими зарослями вокруг рисовых полей, с покрытыми вечной эрозией отвесными склонами, со сланцевыми завалами, с оползнями, которые разрушают и уничтожают дороги и горные тропы, а подчас увлекают за собою в пропасть целые скалы. Но, несмотря на все, эти люди сильны и красивы. Горы научили их терпеливому вниманию, изумительному спокойствию и бесконечному упорству…

Примечание: Случилось важное событие, вернее — торжественное событие! Гонец принес почту, и мне приходится бросать дневник. То, что пишут мне другие, сейчас интересует меня значительно больше, чем то, что пишу я сам. Есть в здешней жизни всего два не менее торжественных момента, чем приход почты: когда кому-нибудь повезет на охоте и когда шерпы раздобудут нам барана. Пишет ли мне кто-нибудь? Есть ли письмо от Марии? Или мне придется завидовать тем, кто получил много писем? Пока кончаю в надежде на вести с родины, которые пойдут кочевать из уст в уста… Вмиг мы забыли даже про Макалу. Ведь это всего-навсего гора, а дома — люди, приславшие нам весточки!!! Приславшие? И хотя совсем недавно мне казалось, что с Гималаев видны все окна мира, теперь ужасно хочется получить обыкновенное письмо из дому.