Андреас Штайнхёфель - В центре Вселенной

Это книга с пустым корешком – переплетенная то ли Николасом самим, то ли кем-то другим. Тридцать шесть историй, две из которых мне уже знакомы. Я быстро листаю, проскальзывая взглядом по страницам, вырывая из машинописного текста отдельные предложения, заголовки, слова. Музей потерянных предметов оживает перед моими глазами.

Крылья бабочки.

Нож, который порезал себя самого.

Корабль без…

Я захлопываю книгу, но, подумав, открываю ее снова, вырываю листок за листком и бросаю в теплящееся пламя камина. Языки огня задумчиво лижут черные буквы и белые поля, пока отдельные страницы внезапно не вспыхивают, ярко блистая и корчась, будто от боли, перед тем как рассыпаться в прах. За спиной раздается шорох; я вздрагиваю.

– Не спится?

– Нет.

– Мне тоже, – Диана подсаживается ко мне рядом, склоняется над пламенем и указывает на последние страницы, распадающиеся на помертвелые, почерневшие части. – Что это было?

– Николас.

– Твой рождественский подарок?

Я молча киваю. Диана обнимает меня за плечи, я плачу и, успокоившись, начинаю говорить, говорить, и так мы сидим у камина, обнявшись, пока не угаснет последний огонек.

Наутро приходят Тереза и Паскаль. За считанные секунды Визибл наполняют их возмущенные крики и пронзительный смех. После того как они решают приготовить рождественского гуся с изюмом и яблоками, кухня напоминает поле битвы, зато на столе воцаряется великолепный ужин из пяти блюд, и Глэсс, прекрасно понимая, что на таком фоне ее вчерашняя курица блекнет, без малейшей зависти первая выражает свое восхищение. Правда, не по поводу самого гуся.

– Несчастное животное, – говорит она, скептически оглядывая запеченную тушку, которая с распростертыми крыльями лежит на блюде, выставив напоказ поджаристую, хрустящую коричневую корочку. – Такое сальное и такое дохлое, фу!

Сама бы она никогда не взялась за что-то, превышающее по размерам курицу. В детстве на ее глазах не раз закалывали индюшку ко Дню благодарения – настоящая кровавая баня, если верить ее словам.

Паскаль подмигивает ей – с тех пор как она поняла, что Глэсс теперь под надежным присмотром, отношения между ними заметно улучшились – и пощелкивает ножницами для жаркого.

– Не переживай, это был мальчик. Как я полагаю.

Михаэль и Гейбл, не сговариваясь, оборачиваются друг к другу и закатывают глаза. За несколько дней знакомства они успели прекрасно поладить – так, как ладят между собой многие мужчины, непостижимо и странно для меня: почти без слов, находя некое немое и бескомпромиссное взаимопонимание по всем вопросам – и по части женщин, видимо, тоже.

– Не думай, что я в этом понимаю больше тебя, – доверчиво сообщает Тереза, пока мы после еды завариваем на кухне чай. – Если оставить в одной комнате двух незнакомых мужчин, они тут же примутся друг друга обнюхивать, как самые настоящие собаки.

– И тогда?

– И тогда они либо вцепятся друг другу в горло, либо примутся вместе облаивать всех окружающих.

Она ставит на поднос чашки и блюдца. Я еще не говорил с ней о предстоящем отъезде; сейчас было бы уместно, но я боюсь поднимать эту тему – слишком глубоко сидит детское суеверие, что если все будут молчать, то ничего не случится.

– Тереза?

– М-м?

– Ты счастлива с Паскаль?

– Более или менее. Но достаточно для того, чтобы переехать с ней жить в другую страну, если ты это имел… Фил! – Она подбегает ко мне и обнимает. – Не надо, малыш, только не плачь.

Я хлюпаю носом, уткнувшись в ее ключицы, и мне кажется, что я снова чувствую миндальный аромат, исходивший раньше от ее волос, – но сейчас Рождество, и вся вселенная пахнет миндалем, а привычки людей меняются, даже если это всего лишь новый шампунь.

Выпив чаю, мы отправляемся гулять, почти неосознанно свернув на дорогу вдоль реки в направлении Большого Глаза. Разбившись на пары и тройки, наша небольшая компания одиноко бредет по ослепительно белому снегу. Диана зажата с обеих сторон между Терезой и Паскаль; за ними Глэсс скользит по снежному полотну, подхватив под руку Михаэля; мы с Гейблом замыкаем цепочку.

– Когда ты снова уезжаешь?

– Под Новый год. Сначала поездом на север, а там я взойду на борт – и земля меня еще неделю не увидит. – В его голосе уже сейчас звучит облегчение, хотя он пробыл с нами всего половину своего времени на берегу.

– И куда ты?

– В Америку. – Он смотрит на меня краем глаза – думаю, потому что он знает, как на меня действует это слово. – Ты мог бы поплыть со мной, Фил. Если захочешь, конечно.

Я останавливаюсь как громом пораженный и могу только моргать от неожиданности.

– Это торговое судно, довольно большое, – продолжает он. – На нем машины, техника, что-то еще – меня никогда не интересовал товар, честно говоря.

– Я мог бы… Ты хочешь сказать, я мог бы просто так взять и поплыть?

– Для пары лишних рабочих рук на судне всегда должно найтись место, – усмехается он. – К тому же я знаю капитана.

– А как же школа?

Он смотрит на меня так, будто сомневается, все ли со мной в порядке.

– Ты же это не всерьез, правда?

Не помню, когда в последний раз меня что-то, настолько заинтриговало. Сердце взлетело и бьется где-то в горле, стучит, как неумолкающий мотор, и мне мерещатся пароходы, их мощные турбины и будоражащие море лопасти винтов.

– Знаешь… я подумаю, о’кей?

– Не торопись с ответом.

– Но Глэсс не должна ничего знать.

– Не беспокойся. Это решение касается только тебя.

На обратном пути Михаэль отдаляется от нас, оставив Глэсс на попечение дамам, и какое-то время в одиночку бредет по берегу, почти по самому краю, задумчиво смотря куда-то перед собой, улыбаясь и время от времени делая шире шаг или поддевая снег носком ботинка, как маленький мальчик. Он то и дело усмехается самому себе, довольно громко, и я невольно спрашиваю себя, где этот человек, который день ото дня все больше влюбляется в мою мать, так научился не бояться одиночества.

Вернувшись в Визибл, я поднимаюсь к себе и снова смотрю на обветшалую старую карту. Потом выдергиваю все зеленые кнопки – почти двадцать штук – и втыкаю их вдоль Восточного побережья Штатов, отступаю назад и вижу яркую вьющуюся ленту, сияющую мне навстречу, как горизонт давней мечты. И действительно, не раз я мечтал о том, чтобы отправиться с Гейблом, – чаще, чем мог бы сосчитать. Но тогда я был еще совсем ребенком, а желание отправиться в плавание – не более чем желанием пережить захватывающие приключения или устремить взгляд в бесконечную даль в поисках краешка земли.

– Если ты уйдешь, – раздается внутри меня шепот Палейко, – это будет означать, что ты просто сбежишь. Побег, мой маленький бледнолицый друг, и ничего более.