Даша Полукарова - Время невысказанных слов

Я быстро обернулась. Миша активно подавал Тоне какие-то знаки в другой конец зала. Она, как обычно, гордо его игнорировала.

— Это не странный мужчина, он вообще-то нормальный, — я быстро улыбнулась. — Это Михаил, он поет по вечерам после восьми. Как правило, песни знаменитых джазовых исполнителей.

— И за Эллу Фицджеральд? — улыбнулся посетитель.

— За Эллу поет хозяйка, — рассмеялась я, представляя сей странный дуэт на сцене — Мишка Подлый трус и Владилена, и в этот момент увидела саму Владилену, выходящую из кухни. Посетитель тоже ее увидел и кажется, как и я, живо вообразил себе эту картину.

— Это шутка, — прыснула я. — Хотя, наверно, это привлекло бы постояльцев в новое кафе.

— Да, Варвара, я уже говорил вам, что вам не место среди официантов.

— Интересно, может быть, вы хотите предложить мне другую работу? Отвергая — предлагают, знаете ли…

— Рад бы, но никому не посоветую своей работы. Иногда лучше официант.

— А что у вас за работа?

— Я журналист.

— А я собираюсь поступать на факультет журналистики в следующем году. Извините, меня ждут.

Я спохватилась, что еще не отнесла заказ на кухню, и быстренько откланялась. Пока дошла до барной стойки, в голову пришла интереснейшая мысль.

— Слушайте, — прошептала я, улучшив минутку. — Кажется, этот парень, что уже второй раз приходит сюда, и есть тот журналист, о котором говорила Владилена.

— Да ну, — протянул Мишка, намереваясь крутануться на стуле и посмотреть на новоявленного журналиста, но я не дала — потянула за рукав и заметила:

— О тебе он тоже, между прочим, спрашивал.

— И что же? — полюбопытствовал певец.

— Спрашивал, в качестве кого тебя тут держат. Он, кажется всерьез, опасался, что ты буйный, — предвосхищая следующий его вопрос, я без слов изобразила, как Миша подает знаки официантам.

— А ты молодец, — похвалил певец, ничуть не расстраиваясь. — Занятия в театральной студии не прошли даром.

— Будет приятно вычитать в газете, что главной достопримечательностью нового кафе является буйный по прозвищу Мишка Подлый трус, которого держат в этом самом кафе в качестве певца.

— Приятно, — согласился Михаил. — Живенько и наконец-таки по делу. Нигде больше таких, как я и не держат.

— Они определенно многое теряют, — закатила я глаза, беря поднос.

— Скажите… — я выставляла тарелки на стол и между делом вела допрос.

— Борис, — подсказал он.

— Да, Борис, почему вы спросили про Мишу?

— Просто любопытно. Я и в прошлый раз обратил на него внимание и сейчас он мне почему-то снова бросился в глаза.

— Ну, как раз «почему» — тут все вполне понятно, — улыбнулась я. — Если хотите, оставайтесь на его выступление — он хоть и шут, но… в общем, вы не пожалеете.

— Ох, — он вскинул руку, посмотрел на запястье. — Вряд ли я смогу.

— Тогда как-нибудь в другой раз. Мне кажется, на это стоит взглянуть.

Борис кивнул.

— Хорошо, обещаю, если я не уеду, зайду сюда специально взглянуть на вашего певца.

— Уедете?

— В Москву. Я, если честно, не воронежец.

— Простите… — я подумала, что это уже действительно превращается в допрос. — Мне нужно возвращаться к своим обязанностям. Не подумайте, я не с каждым посетителем вот так… точу лясы. Ну если, вдруг…

— Да нет, ничего. Этим мне здесь и нравится.

— Правда?

— Вот поэтому я и сказал, что вам нельзя быть официанткой. У вас слишком неформальное общение.

— Хорошо, что это не слышит Владилена. Меня и так пока на каждом ляпе здесь ловят. Как новенькую.

— Передайте ей мнение одного журналиста, который почему-то не считает это ляпами. И был бы не против, если бы все официанты так мило общались с посетителями.

— Если меня не уволят после первых же слов «по мнению одного журналиста», я все передам. — Улыбнулась я.

— Что с тобой? На тебе лица нет! — осведомился бармен, когда через полчаса, освободившись, я подошла к барной стойке.

— Толя, я кажется так подставилась! — сказала я, прикрывая голову руками. — Мне так стыдно.

Слово за слово — рассказала историю своего падения.

— Да брось ты! Ну что ты такого ему сказала?

— Вела себя не как официантка, вот что! Он теперь подумает, что…

— Он же тебе сказал, что именно поэтому ему здесь и понравилось.

— Это он мне сказал, а что он завтра напишет в своем материале — это уже другой вопрос!

— Ладно, успокойся. Может быть, это вообще не наш журналист! Не будем ничего говорить Владилене и все. Что ее зря волновать…

Я тяжело вздохнула.

— Это не наш, а наш, значит, где-то бродит еще. Может быть, уже записывает в свой листочек, что я треплюсь с тобой сейчас!

— И бродит он бедный, стучит кандалами, как тень отца Гамлета, — зловеще проговорил Михаил, подошедший к барной стойке и подслушавший часть разговора.

— Кандалами стучало Кентервильское приведение, а не тень отца Гамлета, ты ошибся! — Ледяным тоном отреагировала я.

— Да успокойся, Варвара, золото мое! Не уволит тебя никто! А если уволят, то нас вместе, поскольку звездами данного материала будем мы оба!..

Я оторопело взглянула на него.

— Сомневаюсь, что это сейчас были слова утешения, ну да ладно… Хорошо тебе так рассуждать, у тебя место всегда под боком найдется!

— Смотри проще на проблемы, которых еще нет, — он хохотнул. — Я помогу тебе устроиться, — он приобнял меня за плечи, простер руку. — и будут из кафе в кафе ходить легенды и предания о бедной синеглазой официантке и ее спутнике трубадуре, несчастных, неприкаянных, погрязших в пучине жизни.

— Послушай, трубадур, — поспешно вмешался Анатолий, поймав мой взгляд, — почему бы тебе ни отправиться, наконец, на сцену, а?

Я устало втащилась домой, обнаружила мамино отсутствие — в очередной раз — поставила чайник на огонь и, подумав, достала из сумки сценарий, который со вчерашнего дня таскала с собой.

Сейчас он лежал на столе и раздражал мое внимание. Итак, завтра отбор, придется на него пойти, поэтому нужно хотя бы прочитать сценарий.

Часы-ходики в виде котенка отбивали секунды. Я уныло думала, что пока дочитаю, будет часа два ночи, а то и три. Да, скорее всего три. А в 11 уже все начнется.

Так, лучше приступить прямо сейчас.

Задумчиво я перевернула первую страницу.

И… я уже не помнила, как выключила чайник, во сколько дочитала. С трудом вспомнила, как ходила по кухне и разговаривала сама с собой! Хорошо, что была одна дома. Иначе мама подумала бы, что я еще и свихнулась по молодости-то лет.

Вроде бы это… была обычная история, но как она была непохожа на все подобные ей истории! Это был рассказ о девочке-сироте, ее воспоминаниях — весьма смутных — и тех, которые еще только должны были стать воспоминаниями. Эта пьеса сплошь состояла из мыслей, чувств, мечтаний, — но как она, несмотря ни на что, была динамична и подвижна! Читалась на одном дыхании.