Даша Полукарова - Время невысказанных слов

Зал прослушал в молчании.

Но я поняла, что никто больше, даже Марк, не понял Дмитрия, как Максим.

И Смирнитский это знал. Но он лишь блеснул стеклами очков, что-то помечая у себя в блокноте, и проговорил:

— Ну что ж, теперь дамы.

Все страхи, жившие до выхода на сцену Максима, пробудились снова.

Девушки шли одна за другой. Сначала восьмиклашки, которые всегда терялись, когда приходилось выступать после старших, затем девятиклассницы — многих Яков Андреевич сразу распределял на мелкие роли, на танцевальные номера.

Сейчас объясню. В студии Смирнитского это не считалось зазорным — получить роль маленькую или получить возможность лишь танцевать в спектакле. Это было потрясающе. Раз — что тебя уже выделили, значит, в следующий раз ты получишь что-то масштабнее, два — сам Смирнитский не раз говорил, что нет незначительных ролей, и хороший актер может незначительную роль сделать самой запоминающейся.

С крупными ролями оказалось намного сложнее. На главную роль претендовало много девочек, и многие действительно ее заслуживали. Это было не как с ролью Дмитрия, где почти сразу было ясно, что есть только два основных претендента — Максим и Марк. А может быть, я так думала, потому что сейчас сама боролась за главную роль, а у страха, как известно, глаза велики.

Но только у кого-то я замечала явные недочеты и промахи, а чья-то игра мне действительно нравилась, я могла представить себе их сиротой Аней. Вот и Анжела. Очень неплохо, очень. Особенно для нее, ее амплуа обычно было связано с хищницами, стервами, злодейками. А здесь совсем другой типаж.

Пора и мне.

— Ты же вроде бы не собиралась претендовать на главную роль? — насмешливо поинтересовалась Анжела. — мы все это слышали!

Кто-то из девчонок захихикал.

— Потише, пожалуйста, — сухо заметил Яша.

Я снова не волновалась, стоя на сцене. Но в этот раз я боялась, что меня не захотят слушать, не захотят услышать то, что я поняла про нее.

— И самое важное, что сделало ее такой, какой она появляется перед нами в конце, — говорила я взволнованно (кажется, никто не понимал, что я говорила). — Ее сформировало не это путешествие, не новые друзья, хотя и они тоже, несомненно, а то, что она поняла в Дмитрии за время путешествия, за время тех их разговоров. Как и его сформировала она, то есть то, что он увидел в ней. Увидев, какой он внутри, ей захотелось открыть это ему и стать такой же. Это те качества, которых, ей казалось, ей самой же и не хватало. Стремление к свободе, стремление ощутить вкус жизни, взять от нее все сполна. — я чувствовала себя странно, щеки горели, привычно я подошла к краю сцены. Прядь выбилась из пучка — я не стала ее поправлять. Кажется, я говорила долго, но никто не болтал, все слушали, и даже вроде бы с заинтересованными лицами.

— Это… мало? — осторожно спросила я, нарушая тишину.

— Если бы, Трубецкая, если бы… — засмеялся Смирнитский, что-то помечая в блокноте. На дрожащих ногах я спускалась после прочтения отрывка в зал.

Поймала взгляд Анжелы — отстраненный, удивленный — Марка.

Почти не слышала, как выступала последняя девочка, не слышала ее монолога. Пыталась унять волнение, не понимая, откуда, ведь я, кажется, действительно не собиралась претендовать на главную роль, ведь я же не буду танцевать?!

Вот и голосование. Руки, руки — это за Хромову Вику. Пытаюсь пересчитать. Сбиваюсь. Много.

Старцева, Гудилина, Могилева — где же я?

Колесникова, Кротова, Трубецкая — наконец-то. Руки есть, много рук.

Смирнитский записывает голоса. Хоть он-то не сбился? Подсчет. Долгое до невозможности ожидание.

— Итак, первое место делят между собой — Могилева, Трубецкая, Хромова. Интересно весьма. Ну что ж, на сцену, дамы. Проиграем диалоги с Грозовским и Вересаевым.

Спокойно, казалось бы, встаю. Спокойно — разве нет? — иду к сцене. Пробегаю глазами страничку с диалогом. Ну да, тот самый.

— Грозовский — Трубецкая, пожалуйста.

Марк смотрит на меня. Кажется, секунды эти тянутся вечность, и все в зале отсчитывают их.

Он поворачивается, идет по сцене, садится на какой-то стул верхом.

— Ну да, откуда тебе знать? Ты же… ничего не помнишь о себе. Вот такая незадача… — издевательство слышится в его голосе, он поглядывает на меня, ожидая реакции.

Я потираю пальцами лоб.

— Да, ты прав, конечно, прав… — я поднимаю голову. — Но кое-что все-таки помню. Это странно, но…

— И что же? — начинает он, но осекается, увидев мое лицо.

— Я помню музыку, — смеюсь, вытягиваю руку и шевелю пальцами. — Бабушка делает вот так — говорит, что «щупает» музыку. Кто-то наигрывает на пианино и смеется, я, сидя под стулом, подглядываю, затем не выдерживаю — врываюсь внутрь. Затем… затем, — пытаясь вспомнить, прохожу мимо Марка, сажусь на край сцены, свешиваю ноги. — Она подхватывает меня, и мы начинаем кружиться. Быстро-быстро. Я откидываюсь на ее руках, запрокидываю голову, и все начинает кружиться вверх ногами под музыку: пианино и человек за ним, кошка, стол и стулья, и… мальчик.

— Мальчик? — быстро спрашивает он, внезапно изменившимся голосом. Таким изменившимся, что я оглядываюсь. Сияющее видение исчезает.

— Да, мальчик. Мальчик, просунул голову в дверь и стоит-наблюдает. Рот у него раздвинут в улыбке, и я… А почему ты спрашиваешь?

Выражение лица Дмитрия меняется, он отворачивается, скучающе смотрит в сторону.

— Да нет, просто интересно. Этот эпизод у тебя во всех подробностях, а остальное… вообще ничего.

— Да. — Я встаю с места, обхватываю себя руками, ухожу вглубь. — Да. Это странно.

— Спасибо, — говорит Смирнитский. — Вика и Максим. Прошу вас.

Марк отодвигается со своим стулом вглубь сцены и глазами указывает мне на него, приглашая сесть. Я отворачиваюсь, сажусь на импровизированную гору из старых покрывал в темноте сцены.

Жду. Анжела, отыгравшая уже с Максимом, тоже ждет.

— Итак. — Произносит, наконец, Смирнитский. Впятером мы стоим в ряд, ждем вердикта. — Итак. Максим — Дмитрий. Варвара — Аня. Марк — дух. Вика, Анжела, Марк — после отбора подойдите к моему кабинету. Обсудим ваши роли.

— Так мы же… не назначены. — проговорила Вика тихо.

— Правильно. Я не знаю, кого из вас назначить на оставшиеся женские роли, как раз обсудим это.

Я молча стояла на сцене. Это свершилось. Господи, неужели…

Максим спускался по ступенькам последним. Внезапно, словно почувствовав мой взгляд, обернулся.

— Не так, как ты хотел, правда? — проговорила я.

— Совсем не так, — тихо покачал он головой.

Вечером я буквально ввалилась в дом. Бессонная ночь дала о себе знать часу так на втором работы. Оставшиеся часы я передвигалась по кафе с переменным успехом: напиваясь кофе, носилась, как угорелая, затем наступал спад, затем — снова.