Даша Полукарова - Время невысказанных слов

Марк и Максим не были друзьями. Приятелями, самое большее. Кажется, у Максима вообще не было друзей, по крайней мере, среди театралов.

Единственное, что я знала о нем — много лет он был пловцом, достаточно серьезным, хотел посвятить себя спорту, но пару лет назад получил травму и больше не смог заниматься плаванием. Оборвал все свои прежние контакты с пловцами, среди которых было множество его друзей, и ударился в область совершенно противоположную — театр. Не каждый может так рубить сплеча, однако он смог. И все мое знание о нем сводилось лишь к этой скудной информации и к внешности, которую он скрывал за гримом и прочими масками так часто, как только мог.

Он высокий, худой; со светлыми, выгоревшими на солнце волосами; с бровями, упрямо сводящимися к переносице, когда он над чем-то размышлял; у него нос с горбинкой, губы разъезжаются в непередаваемую полуулыбку, зеленые глаза из-под темных бровей насмешливо блестят; у него серьга в ухе и множество браслетов на темной от загара руке. Да, и еще одна существенная деталь, говорящая нечто о его характере — он встречается с Анжелой.

И вместе они терпеть не могут меня. Примерно, с тех самых пор, как я пришла в эту труппу.

Меня зовут Варвара Трубецкая. Мне немного-немало семнадцать с половиной, почти восемнадцать лет. Я всю жизнь прожила в славном шумном городе-герое Воронеже.

В «Молодежной труппе любителей-театралов» — так шутливо называло себя данное сообщество — я оказалась в конце выпускного класса, в апреле. Пришла, шутки (а точнее спора) ради прошла отборочные испытания, отходила целый месяц на занятия и потом ушла, решив, что все это ни к чему, раз я все равно собиралась уезжать из города. Всю жизнь меня притягивает Питер, своей свежестью, мостами, которыми я грежу с детства, и просто ощущениями, которые почему-то упорно не появляются в моем родном городе.

Я мечтала поступить на факультет журналистики в Петербурге, я готовилась к этому, как к желанному празднику, который планируют днями и ночами. А потом… потом все изменилось. Всего в одну ночь, выпускную.

По дороге домой с аттестатом в одной руке и золотой медалью в другой, я вдруг осознала, что это не то, что мне нужно в данный момент. Между «нужно» и «хочу» большая разница, не правда ли? Мечта отодвинулась на год, а пока я решила заработать денег на будущий переезд и хоть немного разобраться со своей жизнью, которая так круто изменилась в последние месяцы перед прощанием со школой. А кто еще поможет разобраться, как ни театр, в котором можно примерить на себя множество масок, прежде чем понять, что единственная подходящая тебе — твое собственное лицо?

И я вернулась. А может, и приползла — не знаю, как это выглядело со стороны — обратно, плюхнулась в ноги руководителю Якову Андреевичу Смирнитскому и осталась под бурные рукоплескания зала. Рукоплескания, которые я пока еще только воображала себе.

Все были в шоке. Или в ужасе. Неважно.

Бабушка взывала к моему благоразумию, одноклассники крутили пальцем у виска, Марк поинтересовался, хорошо ли я позавтракала, а потом склонил передо мной свою буйную шевелюру.

Я приняла решение и каждое утро интересовалась у себя самой, а не сошла ли я еще с ума… Кажется, нет. Вроде бы нет. Да нет, точно.

В любом случае, уже слишком поздно сомневаться. Все сроки подачи документов в ВУЗы закончились, и эту дату я встретила сегодня на обратной дороге из Старого Оскола в Воронеж.

…Я все еще была зла на Марка, когда мы въезжали в город, поэтому и вышла раньше времени, а не вместе со всеми и пешком пошла по проспекту Революции до ближайшей остановки. Все это подозрительно напоминало мне историю о том, как мужик повесился на воротах барина, чтобы отомстить. По крайней мере, себе я воздала должное за находчивость, пока тащила тяжеленную сумку по жарким воронежским улицам.

В конце концов, я решила зайти в ближайшее кафе. Выбор пал на недавно открытое новое с вполне себе музыкальным названием «Армстронг». На самом деле, мне было плевать, куда заходить — ноги уже почти не держали меня — но едва я пересекла порог этого места, и вглубь помещения прозвонил маленький колокольчик, я почувствовала себя так, как будто все мои детские желания сбылись.

Случалось ли у вас такое, что один сон повторяется несколько раз? И даже не подряд — просто повторяется. Ощущение дежавю, только во сне.

Это ощущение я часто испытывала в детстве.

Мне снилось… кафе на старой улочке города в большой праздник. Дверь постоянно хлопает — входят и выходят люди, звенит колокольчик, слышится музыка. Внутри все украшено гирляндами и зелеными листьями, все в карнавальных костюмах и все знают друг друга. Просто поразительно, что знают.

Я всегда туда хотела.

И вот, я здесь.

Правда, как будто кто-то по моему заказу устроил здесь это место, родом из детства.

Я так и замерла на пороге с сумкой в руках. Достаточно вместительный уютный зал; стены, заполненные старыми снимками разных лет, на которых совершенно разные люди со своими судьбами; зелень во всех углах, живые цветы на широких подоконниках; укрытые длинными вишневыми скатертями круглые столики с разномастными стульями и креслами и крохотные кабинки на двоих. В конце зала прямо напротив входа — барная стойка, за которой улыбающийся светловолосый парень протирает высокие тонкие стаканы и подпевает какой-то песне вечных битлов. А слева, в глубине еще одна неожиданность — теплый уголок с диваном и креслами, столиком и камином. Рядом — импровизированная сцена с фортепьяно и микрофоном, которая сейчас скрывалась за вишневой шторой.

Подвинув меня плечом, мимо протиснулась тетка лет, этак, «за пятьдесят» с огромной копной волос и в цветастой юбке, стройная, но с внушительным бюстом и выражением лица.

«Воронье гнездо», — подумала я.

— Эй, Анатолий! — неожиданно громко гаркнула она и прошла в зал. — У меня эти ливерпульские мальчиши-кибальчиши уже в печенках сидят. Смени-ка на что-нибудь посолиднее, pronto!

Обращалась она, по всей видимости, к бармену.

На его месте я бы не стала спорить с «Вороньим гнездом». Однако Анатолий лишь расхохотался. Он, кажется, совсем не боялся тетки.

— А мне вот они не надоели, — лениво процедил он, ставя поднос со стаканами под барную стойку. — Биттлз — лучшая группа на свете.

— Это что, реклама? — хмыкнула тетка, убирая посуду с ближайшего к выходу столика. — Уволю вас к чертовой матери, что тогда будете делать? Совсем распустились…

Народу в этот послеобеденный час было немного. Но даже и они не обратили внимания на своеобразную манеру общения тетки с барменом.

Я прошла к бару, взгромоздилась на табурет, скинула тяжелую сумку на пол.

— Меню, — невесомо проговорил бармен и сунул мне под нос перевитую зеленью папку.