Элизабет Говард - Смятение [litres]

Она подняла на него взгляд, гиацинтовые глаза все еще купались в слезах:

– О, дорогой, как это было бы прелестно, ты даже не представляешь!

С той самой их первой встречи в поезде Зоуи чувствовала, что жизнь ее раскололась – не поровну – на две, нет, не половинки, а части. Были Джульетта, семейная жизнь Казалетов с ее лишениями, ее обыденностью, ее обязанностями и привязанностями – и был Джек. Джека было куда меньше: порождение беспорядочно урванных дней и ночей, – зато до того наполненных восторгами, любовью и удовольствиями, доселе ей неведомыми, что, казалось, именно им отдана бо́льшая часть ее внимания – и эта часть способна проникнуть ей в мысли в любое время, оттеснив все, что угодно. Поначалу, конечно же, такого не было: передумав ехать прямо домой и остаться в Лондоне, чтобы поужинать с ним, привлекательным незнакомцем, столь открыто выставившим напоказ свой интерес, она уверяла себя, что это наверняка волнующе и, возможно, будет забавно (сколько лет прошло, когда она в последний раз была в ресторане хоть с каким-то мужчиной!), а потому смотрела на это как на слегка бесшабашное развлечение. Не больше. То, что она обедала с Арчи (к чему она с удовольствием стремилась по той же причине), вдруг, похоже, не считалось. Они пообедали, но после она воспротивилась минутному порыву доверительно поведать ему о незнакомце, впала в рассеянность, не находя, о чем бы еще можно было поговорить. Арчи явил себя как сама доброта: принес подарок для Джульетты и с пониманием отнесся к ее нудной поездке к матери. Когда они пили из маленьких чашечек горький кофе в гостиной его клуба (кофепитие проходило главным образом в молчании), он сказал:

– Бедная Зоуи! Ведь вас мучит некое жуткое состояние неопределенности, верно? Хотите поговорить об этом? Ведь я ясно вижу, что дома вам этого нельзя.

– Не знаю, что и сказать. Разве что… вы ведь не верите, что на самом деле Руперт жив, так?

– Нет, не думаю, что верю. Слишком много времени прошло. Разумеется, возможно , он и… – Арчи оставил фразу повисшей в воздухе.

– Полагаю, чувства говорят мне, что я должна верить, что он жив. А я не могу. Но мне хотелось бы знать . От этого я чувствую себя совсем… ну… а-а, ладно…

– Разозленной, я бы решил, – подсказал он. – Простите, этот кофе ужасный. Хотите запить его бренди?

Позыв рассказать ему вернулся. Она сказала, что выпьет.

Ждала, пока официант принесет коньяк, и лишь потом принялась рассказывать.

– Просто мне захотелось поужинать с ним, – закончила она. – Понимаете, это показалось таким маленьким приключением.

– Да.

– Считаете, что это плохо с моей стороны?

– Нет.

– Единственное, я на поезд не успею.

Он порылся в кармане и достал ключ.

– Можете переночевать у меня, если хотите. Если в этом окажется необходимость.

– Арчи, вы добры. Вы не расскажете… никому… обещаете?

– Даже не думал об этом.

Уже на ступенях клуба он спросил:

– А чем вы намерены заняться до вашего ужина?

– О… хотела попытаться купить где-нибудь платье. Я к маме ни одного не взяла… подходящего, я имею в виду. – Почувствовала, что начинает краснеть.

– А ваш багаж?

– Сдала в камеру хранения на Чаринг-Кросс. Кроме очень маленького чемоданчика. – Туда она положила необходимое в вокзальном дамском туалете, чтобы, по крайней мере, наложить макияж и надеть свои лучшие туфли.

– Что ж, захотите переодеться у меня дома, милости прошу. Кстати, а вы адрес мой знаете?

– Хорошо, что вы напомнили. Не знаю.

Он достал свой ежедневник, приложил его к колонне портика, записал адрес и вручил ей его.

– Элм-Парк-Гарденз. Это возле Южного Кенсингтона. Не потеряйте мой ключ, хорошо? Не беспокойтесь о том, чтобы звонить. Просто приходите или нет, как получится. – Нагнулся и поцеловал ее в щеку. – Желаю хорошо провести время в любом случае.

Позже, когда такси везло ее к магазину Гермионы, она задумалась о том, почему это он, похоже, считает, что она может и не прийти. Уж не думает ли он, что она из того рода особ, что проводят ночь с полным незнакомцем, с кем просто идут ужинать? От мысли такой она по-настоящему возмутилась.

Оказалось же, любые сомнения, какие могли быть у Арчи, имели веские основания. Она провела ночь (или то, что оставалось от нее) в квартире-студии в Найтсбридж. «Мои намерения, – сказал он ей за ужином, – сугубо благородны. Я хочу соблазнить вас».

Тогда, за ужином, это попросту казалось дикой, хотя и лестной, задумкой: у нее не было никакого намерения, чтобы ему сопутствовал успех. «Я не ложусь в постель с людьми после первой же встречи с ними», – парировала она.

«А я не желаю делать с вами что бы то ни было, что вы привыкли делать с людьми», – в тон ей ответил он.

После ужина он повел ее в «Астор», где они выпили еще шампанского и танцевали. Купленное у Гермионы платье оказалось идеальным выбором, оболочкой из нежного черного шелка, обрезанной чуть выше колен, с низким квадратным вырезом и широкими бретельками, оно было прохладным и пленительным и стоило, она это чувствовала, каждого пенни из своих двадцати двух фунтов. Она воспользовалась предложением Арчи переодеться в его квартире, провела изумительные полтора часа, моясь, одеваясь, накладывая косметику на лицо, занимаясь прической: то поднимала волосы, то снова опускала и, наконец, подняла их и перевила жемчужными бусами (единственным украшением, которое было у нее с собой), соединив их в узел на макушке. Духов у нее не было, сумочки на выход тоже, одно только зимнее пальто, чтобы надеть прямо на платье, но приходилось обходиться этим. В тот момент она находила удовольствие во всем этом приготовлении себя к выходу в свет (как и во всем остальном), и, когда пришел Арчи, она парадом прошлась перед ним, словно он был ее родителем, от которого предстояло получить одобрение перед тем, как отправиться на первые танцы.

– Ей-право! – воскликнул он. – Это полтора платья, или, полагаю, можно бы сказать – половина платья. В любом случае выглядите вы чрезвычайно красиво. Хотите выпить перед отъездом?

Ей не хотелось. Встреча была назначена на семь. Оставив свой чемоданчик у Чарли, она на такси отправилась в «Ритц».

Он ждал ее, поднялся с дивана, приветствовал с легкой нервной улыбкой.

– Я уже начал воображать себе, что вы не появитесь.

– Вы сказали, в семь.

– И вот вы здесь. – Он взял ее под руку и повел выпить перед ужином.

За напитками и после, за ужином, он забросал ее десятками вопросов: о ее семье, ее детстве, друзьях и подругах, интересах, о том, в каких странах побывала, кем, будучи ребенком, хотела стать, когда вырастет, – однако все эти вопросы лишь проскальзывали среди других. Что они будут есть на ужин? Что едят в Британии в военное время? Как она относится к войне? Боится ли авианалетов? Нет, отвечала она, куда больше она боится пауков, и он рассмеялся… Его почти черные глаза сияли, когда (а так было почти все время) были направлены на нее, смягчались, он умолкал, и она на мгновение ощущала, как любовная нега проникает ей в самое сердце. Так случалось несколько раз, и каждый раз вызывал легкий свежий прилив близости.