Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

– Вообще да, слишком хорошенькая и с каждым разом всё лучше. Если вдруг третий будет, даже не знаю, в кого превратится, крылышки отрастит. И Катя, она сейчас в Иркутске, летом родила сына. Назвали Андреем в честь папы, – Таня взглядом указала на стену, за которой была комната родителей, – так что я уже трижды тётя Таня, прошу уважать.

– Скучаешь?

– Ещё как, некого и поколотить… Что смеёшься? Знаешь, какая я была уже в девять, десять лет? Если запрыгну, обхвачу руками-ногами, не стряхнёшь!.. Они меня называли «маленькая шимпанзе». Мы на самом деле очень сильно дружим, я за них готова прыгнуть в окно или в огонь, если будет надо. Что не мешает друг друга доводить, когда встречаемся. Двоюродные – опасные соседи, как в «Войне и мире».

– А они по чьей линии?

– Дочки старшей сестры моего папы. Родом все из Ельца, папа учился в Севастополе, в Черноморском высшем военно-морском училище. Мама из Евпатории, училась в симферопольском меде. Познакомились на танцах. Романтично…

Мы ещё долго разговаривали. Я умылся в ванной, мизинцем почистил зубы и, на цыпочках прокравшись обратно в комнату, рассказал о своей семье и о том, что ударение в моей фамилии, и в исходном варианте, и в обрусевшем, точно падает на первый слог, но я так часто слышу его на втором, что уже и не возражаю. Таня ответила, что так говорят те, кому белый медведь ходил по ушам. Я похвастался, что у меня тоже есть двоюродная сестра, живущая на Дальнем Востоке, – мы виделись в очень ранние годы и, по словам взрослых, так яростно и беспричинно дрались, что нас приходилось разгонять по отдельным вольерам. Таня, перебирая снимки, вспоминала историю самых интересных, показала и себя на фото из госпиталя, в белом халате и шапочке с крестом, а ростом медсестра была чуть меньше стула. Постепенно все фотографии вернулись в коробки, коробки перешли на стол. Мы то и дело путали слова, но лень было смеяться. Таня погасила свет, забралась на кровать, легла поверх покрывала и, сказав, что голова высохла и надо уснуть хотя бы на два часа, чтобы днём не быть дохлой мухой, поманила меня к себе. Я растянулся на спине, и Таня, достав откуда-то ещё один плед, накинула на нас обоих, погладила меня по щеке и закрыла глаза.

Не в ту ночь, но в одну из следующих мне приснилась полная ерунда. Во сне мы с Таней ругались, я не знал причины и не разбирал произносимых нами слов. Помнил только взаимное желание задеть друг друга как можно больнее. Таня задевала меня, я старался не показать виду и сам бросал, вероятно, очень обидные гадости. Не знаю, чувствовала ли она что-нибудь: внешне стояла как скала, все мои стрелы отлетали от неё бесследно. И тогда я выдал то, что разобрал очень хорошо. «Думаешь, ты мне так нравишься? – сказал я. – Не думай, мне на самом деле нравится Маша, а с тобой общаюсь только потому, что знаешь её. Не могу прикоснуться к ней напрямую, так делаю это через тебя, вот и всё». Не уверен в дословности, сгоряча так гладко не скажешь и во сне, но смысл был такой, а задел ли её, неизвестно, потому что я тут же проснулся с этой речью в голове. Какой ужас! – была первая мысль, – хорошо, что не наяву. Но если это правда? – была мысль вторая. Если действительно, как дурак, влюбился в женщину вдвое старше, замужнюю и с двумя детьми, которую видел раз в жизни? Но ведь тогда я не знал, кто она такая. А если бы знал? Или, скажем… – я быстро отнял от тридцати одиннадцать и ещё год, – если бы ей было восемнадцать?.. А если бы Мишель Пфайффер было восемнадцать! Мало ли что «если бы». Если бы Вера Холодная перелетела в наши дни? Или Мета с планеты Пирр, поразившая мой воображение в первый год жизни в Солнечном?..

Мета ненадолго отвлекла моё внимание. Она непохожа ни на кого из наших земных девушек, но скорее – благодаря воспитанию на неукротимой планете. А если бы росла среди нас? Уверен, тогда больше всех напоминала бы Таню. Спасибо вам, мистер Гарри Гаррисон.

«Неукротимая планета»!.. Как было её не вспомнить. Прочитав эту книгу, я сам решил заделаться хоть немного пиррянином, стал отжиматься не меньше трёхсот раз в день, взялся за гири в спортзале и обнаружил способность подбрасывать двадцать четыре килограмма в сальто и ловить. Неплохо для двенадцати лет. Однажды за этим упражнением попал на глаза старшеклассникам: девушки зааплодировали, а кавалеры чуть позже встретили на лестнице и сказали, чтобы не воображал себя очень крутым. Я порядком струсил, но это была первая реакция, следом бы точно взыграл дух противоречия и неизвестно, что бы в конце концов победило, не возьми меня под покровительство самый могучий и, как бывает, добродушный парень с выразительной фамилией Попович. На двухпудовые гири я так и не перешёл: отговорили взрослые, напугав, что от этой забавы останусь коротышкой. А попытки выкинуть в кости любую сумму на заказ, как делал хлипкий, но умный, сто раз избежавший верной смерти и всех спасший герой, кончились полным крахом.

Но всё же… Я вернулся мыслями к недавнему сну. Откуда он взялся? Было ли хоть что-то в жизни, что могло его вызвать? Если, конечно, жизнь хоть как-то связана со сном. Может быть, и нет. Одно недоразумение у нас недавно случилось, но такое мелкое, что я и думать о нём забыл в тот же вечер. Как-то в разговоре Таня обмолвилась, что никогда не играла в настольный теннис. Я загорелся научить её, подарил самую новую из своих ракеток и потянул в Дом Офицеров, где можно было найти свободный стол. Таня чуть-чуть упиралась, ворчала, что не хочет выглядеть неумехой, но всерьёз не возражала. Стол нашёлся, я быстро показал, как держать ракетку, подавать, куда бить, и мы стали перекидываться шариком. Очень скоро Таня начала возвращать всё, что я посылал, так что наши розыгрыши могли продолжаться ударов сто. Конечно, я действовал не в полную силу, было бы слишком сурово так обходиться с новичком, – но через пару вечеров Таня освоилась у стола, разгромила довольно сильную Ленку Чернову и выросла в равного соперника мне. И вот я уже не думал поддаваться, глядя, как она летает от угла к углу и бьёт неуловимо, почти без замаха, и серые глаза сверкают разбойничьим восторгом. Мы играли до двадцати одного, и после взятого мною мяча кто-то спросил, какой счёт.

– Шестнадцать – четырнадцать, – ответил я.

– Четырнадцать – шестнадцать, мои подачи, – уточнила Таня и тихо, как бы озвучивая мысль для самой себя, добавила: – Будет девятнадцать – шестнадцать.

Вот это меня и зацепило. Как будто напротив неё пустое место, с которым можно не считаться! Я, кажется, разозлился и действительно продул её подачи едва не всухую, довёл дело до больше-меньше, взял партию с превеликим трудом и по пути на ранчо ещё не до конца успокоился, хоть и старался держаться невозмутимо.