Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

После недолгих хлопот они вновь расположились на диване.

– Как твоя работа? – спросил Олег. – Нашла?

– Сегодня сделала ещё один заход. Разносить газеты, письма.

– И что?

– Сказала дома, тут же включилась пожарная сирена. Дочерью почтальонкой не похвастаешься. Да я уже не надеюсь, разве здесь дадут работать?

– Почему?

– А над кем тогда чувствовать моральное превосходство? Грустно это на самом деле. У меня есть подруга в твоём родном городе, тоже Настя, старше на два года. Была мысль уехать к ней. В феврале исполнится восемнадцать – и прямо в день рождения… Конечно, будет: «Милиция!.. Верните ребёнка!.. Неблагодарная, кормили-одевали!..» А я открою паспорт: нате! совершеннолетняя.

– И правда уедешь?

Настя покачала головой.

– Очень хочу подготовиться в институт. А с Настей… – усмехнулась она, – будет одна большая гулянка, что я, не знаю?

Допили чай, съели пирог.

– Спасибо, очень вкусно было, – сказал Олег.

– Я рада.

Немного помолчали.

– Настя… а ты подушку не взяла? – спросил он.

– Не догадалась. Но если ты об этом?.. – взглянула она как-то исподлобья.

Он кивнул: именно об этом.

– …обойдёмся без неё, в чём вопрос?

Диван был достаточно просторным и крепким. Настя поднялась на колени и, вытянув руки, сделала приглашающий жест. Олег, словно переключив режим, ничего не боясь и не стесняясь, развёл её руки в стороны, просунул между ними свои, дотянулся до её плеч. В тот же миг она, поддёрнув Олега на себя, резким поворотом ушла с линии атаки. Он едва не полетел носом вперёд и, выставив ладони, оказался в гордой позе на четвереньках. Она была уже сбоку и, наваливаясь, неотвратимо клонила его вниз и переворачивала. Осознание того, насколько она больше и, главное, сильнее, потрясло Олега. Не прошло и минуты, как он барахтался на спине, одна его рука была прижата Настиным коленом, другая – наглухо заблокирована её рукой, а её свободная кисть большой тропической бабочкой летала перед лицом, то и дело заслоняя свет. Он затих, чтобы собрать силы для последней попытки вырваться.

– Обидно, да? – спросила Настя откуда-то из-под потолка.

– Немного…

– Сам захотел.

Она придавила пальцем его нос. Олег замотал головой, но пальцев у неё было достаточно, как ни отворачивайся – какой-нибудь один всегда наготове. И он окончательно сдался.

– Воспитание характера, – сказала Настя. – Помнишь, я говорила о необходимой жёсткости? Это она и есть. В прошлом году, наверное, поддалась бы тебе, как Светке многое позволяла, а сейчас не дождётесь. И мне тебя совсем не жалко, вот так.

– Через год ещё попробуем, – ответил он.

– Так я через год буду в Ленинграде.

– А разве не будешь приезжать? – спросил он.

Наверное, что-то дрогнуло в его голосе, зажглось или, напротив, погасло во взгляде. Настя улыбнулась, отпустила его. Вытянулась рядом, положила обе ладони ему на грудь, поставила на них подбородок и, глядя Олегу в глаза, тихо сказала:

– Конечно, буду.

Незаметно подошёл, скорее даже подкрался на цыпочках день нашего первого концерта. За неделю до него мы перенесли аппаратуру в актовый зал, подключили, настроили, опробовали. Последние репетиции проводили вечером, когда никто, кроме волейболистов, не мог бы нас услышать, да и у тех был отдельный выход из спортзала на улицу. Но слух разлетался, хотели мы или нет, и возле заветных дверей в любой час бродили пожираемые любопытством личности, готовые даже прогулять урок, лишь бы хоть одним глазом, хоть на минутку заглянуть…

Мы, участники ансамбля и ближайшая поддержка, сидели в кладовке, считая оставшиеся до выступления минуты. Вернее, считал втихомолку я, за остальных утверждать не берусь. Василий Васильевич выглядел спокойным, волнение Марины выдавали пальцы, то и дело искавшие клавиши на гладком столе. Андрей Тарасов, чьей задачей было на две песни подменить Таню за ударными, как заведённый подскакивал и вертелся. Таня… Вот поистине счастливое создание! Ей и правда было по барабану, играть ли в подвале для самих себя – или на сцене перед сотнями глаз. Что до меня, то последняя неделя однозначно дала понять: мне ближе подвал. Он не уступит залу по вместимости, было бы здорово запустить туда весь народ, садитесь где хотите, без церемоний, можно и прямо на пол… Играли же боги в гаражах, кочегарках и других не слишком приспособленных, но душевных местах. От зала, на мой взгляд, слишком веяло официозом; даже когда он был пуст, я предчувствовал снисходительно-приторные взгляды учительниц: «наши ребята, хороший домик из песка слепили наши ребята», – и это сразу низводило всю затею на иной уровень.

В кладовую по-свойски вошёл Серёга Изурин, держа за шею краснощёкого пятиклассника по прозвищу Копейкин. Звали шкета, не поверите, Андрей Рублёв, был он знаменит способностью импровизировать, никогда не повторяясь, длинные, грамматически связные и совершенно абсурдные монологи.

– Ну-ка изобрази, – сказал Мексиканец, не снимая пальцев с его загривка. Копейкин сфотографировал нас внимательными глазками, распрямился, набрал побольше воздуха и, помедлив едва ли один миг, выдал нечто подобное:

– Король нижней бургундии люцифер пятнадцатый двинул вперёд отряды боевых каракатиц. Они переходят улицы по зелёному сигналу радио и делают пушки из черепах. Озверевшие витамины летают по дорогам на табуретках. Мой дядя наполеон кувыркается под колёсами, но он только маленький пирог…

И продолжал, и только через минуту взял паузу, чтобы отдышаться.

– Вставило! – сказал Серёга. – Я в его годы так не умел.

– Да ты и сейчас так не умеешь, – отозвалась Марина.

– Я тоже не умею, – вступился я за друга, – это вообще талант.

– Свободен, талант, adiós! – Серёга развернул его, хлопнул между лопаток, и Копейкин удалился, страшно гордый и довольный собой. До нашего выхода на сцену оставался час сорок минут, и просто час – до начала всего мероприятия.

– Идёмте, мужики, прогуляемся на улицу, – поднялся Василий.

Двинулись мы, конечно, не на улицу, а по коридору, затем налево и до самого конца. Давно было пора, сегодня меня тянуло бегать этой дорогой раза в три чаще обыкновенного. На обратном пути Василий сказал, что подойдёт чуть позже, и мы вернулись одни. Актовый зал был ещё пуст, если не считать нескольких пронырливых малышей; ударную установку, синтезатор и гитары скрывал в глубине сцены тяжёлый тёмно-синий занавес, расшитый по случаю праздника серебряными звёздами и белыми снежинками

– Ребята, не заходите пока! – выглянула из кладовки Оля Елагина. – Или можно? – обернулась она в глубину и, получив окончательный сигнал, сказала: – Нет, ещё нельзя, подождите немного.