Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

Теперь надо отставить прыжки до потолка и объяснить, что понесло меня на филфак. Место без определённой перспективы да ещё девичье царство – при горячей и нежной Тане… Но дело в том, что я далеко не так кристально, как она, представлял будущее. Университет, работа учителем? Университет, аспирантура и что там дальше? Всё это были очень туманные галактики. Просто я знал, что физиком или математиком быть не смогу. Врачом, как Таня? Не чувствовал склонности, а без неё не стоит и браться. Юристом? Взвою от казённого языка законов, кодексов и протоколов… Большая часть моих способностей, не сто процентов, но восемьдесят точно, жила в области гуманитарных наук, а какая здесь может быть чёткая перспектива? Поступить, начать понемногу работать, образование добавит культуры, солидности, в итоге куда-нибудь вырулим и причалим.

Главное – теперь мы жили в Питере. Я – у бабушки с дедушкой, где вскоре прописался, Таня – по-прежнему в общаге и училась допоздна. Два-три раза в неделю я провожал её после занятий к себе, и все выходные были нашими. О том, чтобы ей окончательно переселиться ко мне или нам двоим найти какую-нибудь общую пристань, мы говорили, но несколько лет назад это можно было попробовать сразу, а сейчас надо сперва подняться на ноги, начать зарабатывать. За год, ставший моим первым студенческим, жизнь изменилась сильнее, чем за предыдущие семнадцать. Едва успел сдать экзамены – бессмертный балет Чайковского по всем телеканалам. Следующая новость – давно ожидаемая: нет больше Ленинграда, есть Санкт-Петербург. Но магазины пустые. Под Новый Год развалился Советский Союз и, казалось, то же самое со дня на день произойдёт с Россией. В январе взлетели цены, разрушив, кстати, наш план съездить на каникулы в Солнечное. Резко наполнились магазины, в основном дрянью, но даже её теперь стало не на что покупать… Легко ли посреди этой качки двум вчерашним школьникам строить свой маленький прочный дом?

Мы старались. Я раньше Тани начал работать, – специальность позволяла, жизнь и здоровье людей от меня не зависели. Даже в это время находились родители, готовые вкладываться в образование детей. У меня появились ученики, которых я подтягивал по русскому языку. Первое время сомневался, способен ли, с моим-то замечательным терпением? Запутавшийся шнурок на ботинке никогда не мог развязать – сразу резал и вдевал новый. Ни одной рубашки до сих пор не выгладил – пробовал, но впадал в ярость на середине первого рукава. А сколько заевших «молний» разломал могучими рывками! Какой из меня репетитор? Оказалось, это занятие вовсе не требует терпения. Терпеть надо, когда занимаешься скучным, противным делом, а преподавать интересно. Ученик не отличает прилагательное от глагола? Не беда, пройдём ещё раз. Снова не понимает? Повторим три раза, четыре, десять, спокойно и без нервов.

В университете я посещал не каждую лекцию, иногда прогуливал целый день, но отрабатывал пропуски, давая понять, что не зря, не зря в меня верили даже после провала третьей пятилетки. И зимнюю, и летнюю сессии сдал довольно легко. Подождал Таню, у которой после второго курса была серьёзная практика, и мы всё-таки съездили в Солнечное. Там встретили Мексиканца, теперь студента севастопольской Приборки, и ребят из одиннадцатого, но… верно заметила Таня во время нашего первого разговора: уже не всех.

Возвратились… Если раньше это слово относилось к Солнечному, то теперь – к Петербургу. Возвратились и продолжили учиться. И угораздило меня осенью влезть в эту чёртову драку! Впрочем, повторись она сейчас – думаю, влез бы снова. Повод был нормальный: вступиться за ребят и девочек, у которых другие борзые ребята повадились отнимать деньги. Вместе со мной нашлись ещё бойцы за справедливость, и, если взглянуть со спортивной точки зрения, мы победили. У тех, с разбитыми лицами, оказалась влиятельная родня. Мой дедушка Сергей Васильевич – тоже не простой человек, и никакого уголовного дела они не добились. Но из универа я всё же вылетел, и как-то неприлично быстро об этом узнал военкомат.

О том, чтобы увернуться от армии, не было речи. Отец служит больше двадцати лет, а я испугаюсь даже не двух, как раньше, – полутора? Ерунда, проскочу со свистом! Примерно так я говорил Тане в последнюю гражданскую ночь.

– Обязательно напиши, Сашенька, я к тебе сразу приеду! – шептала она. – Почему-то уверена, что будешь недалеко. Но, если что… я к тебе на Камчатку прилечу, никуда от меня не денешься!..

Услышь я о Камчатке от кого-то другого, ужаснулся бы. А слушать Таню было весело, хоть она и смахивала то и дело слёзы с ресниц.

Я оказался везунчиком, попал в сержантскую учебку рядом с Озерками. Звание – рядовой, должность – курсант. Вот так надо будет объяснять ученикам разницу между частями речи и членами предложения. Звание – имя существительное, должность… обстоятельство, в крайнем случае дополнение. Увы, на подлежащее я теперь не тянул.

Если рассказывать о службе подробно, выйдет совсем другая книга. Обойдусь несколькими историями, которыми делился с Таней. Одна из них случилась в первые недели. Нас, «духов», едва надевших форму, строем привели в полковой клуб, показали какой-то фильм. Ужас как не люблю эти пассивные неопределённо-личные обороты! Куда лучше было бы: «я пришёл, я посмотрел», но что поделаешь… После фильма на сцену вышел помощник командира полка по воспитательной работе, которого по привычке называли замполитом, – живучее оказалось словцо.

– Поднимитесь, у кого из вас нет отца или матери, – обратился к новобранцам подполковник Реутов, вероятно, на предмет каких-то будущих послаблений. Встала чуть ли не треть собравшихся, я удивился такому числу. Среди них был мой сосед, невысокий и моложавый, на вид не больше пятнадцати лет, Антон Грушин из Гатчины. Большого значения этому я не придал.

– Поднимитесь, у кого нет отца и матери, – продолжал подполковник. Встало гораздо меньше солдат, и среди них Антон Грушин.

– Поднимитесь женатые, – продолжал замполит. Встала горстка человек; это маленькое множество имело с предыдущим одно пересечение по имени, да-да, Антон Грушин.

– Поднимитесь, у кого есть ребёнок, – не унимался подполковник. Встало двое – и, думаю, понятно, кто был один из них.

Больше мы не видели Грушина в расположении роты. Его на следующий день произвели в ефрейторы и отправили как бы в командировку, а на самом деле – домой. В часть он после этого приезжал дважды: присягать и увольняться, когда жена родила второго.

Этот случай дал мне понять, что к солдатам в армии могут относиться по-человечески. Могут и иначе, как убеждался впоследствии, но о грустном подождём.