Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

Поставил точку, оглянулся. «Видишь, я пишу, думаю, расту, – мысленно сказал в пространство. – Возвращайся». Но её всё не было.

– Надолго вы исчезли, – с улыбкой сказала моя знакомая во дворе.

– Работы полно, – отговорился я, вскоре снова исчез и за неполные два месяца вырастил ещё одну повесть. Теперь – от первого лица. Героя-рассказчика звали Саней, видел я в нём, естественно, себя, а у каждой из тринадцати героинь была какая-нибудь Танькина черта. Я всю её разобрал на части и раздарил этим девушкам: одной достались глаза, другой – манера смеяться, третьей – медицина, четвёртой – увлечение фотографией… И так далее, вплоть до способности перелезть любую гладкую стену, если удалось подпрыгнуть и схватиться за верх.

И все они летели к герою, как пчёлы к цветку, хотя что в нём могли найти? Цветочек был ещё тот. Он неприлично ругался и непомерно пьянствовал, за день выпивал больше водки, виски и текилы с джином, чем реальный я – за всю жизнь, исключая единственный вечер. Ещё он много блевал и мочился, придавая этим занятиям даже философский смысл. Таким образом, – рассуждал герой, покачиваясь, – из него необратимо вытекает чёртова сука жизнь. Вообще он любил это собачье словечко, в пространных внутренних монологах так именовал подруг, смеясь над жалкими попытками перевоспитать его, направить на истинный путь, или пожалеть, или восхититься мнимым талантом, или разнообразить за его счёт собственное существование, или мало ли что ещё сделать. Он и правда не завлекал их, не расставлял капканы, девчонок влекла к нему часто непонятная самим бедняжкам сила, и герой расправлялся с ними от души, обманывал, хамил, доводил до истерик, намеренно ссорил одну с другой и утверждал, что сами виноваты, он никому ничего не должен и никого не звал.

Иногда, правда, накатывало прозрение: «Что же мы творим?..» Тогда он поднимал взгляд, обращаясь к высшему судье: «Как же ты терпишь?! как допускаешь такой бедлам на прекрасной Земле, созданной для счастья!..» Ответа не ждал, но вдруг раздвигались тучи, в окне появлялась далёкая, чистая звезда, и всё было бы хорошо, но тут новая пчёлка, умеющая играть на ударных, летела к цветку на его многомесячный перегар, и Санёк, обречённо вздыхая, принимался за старое…

Обе рукописи хранятся в моём компьютере. Если вздумаю публиковать, начну со второй. Критика назовёт её искренней, честной, горькой, жёсткой, правдивой, больной, очень мужской, нежной, яростной, трогательной и пронзительной, непременно – пронзительной. Имена Генри Буковски и Чарльза Миллера всегда наготове. Успех, предполагаю, будет куда больший, чем у нынешнего повествования, где герой-десятиклассник даже ни разу не переспал с молоденькой училкой английского у неё в гостях или хотя бы в пустом спортзале на стопке матов под баскетбольной корзиной.

А если серьёзно, то как в первой книге я полуосознанно преследовал цель вернуть Таню, так, думаю, и во второй – разделаться с нею раз и навсегда, выдернуть из сердца и памяти со всеми корнями, и будь что будет…

Обе попытки провалились, оставалось надеяться на время и ждать.

В декабре, в самый день солнцестояния, позвонила Лера.

– Привет. Ты из дома? – спросил я.

– Да. Я звонила туда, но…

– Сейчас наберу городской.

– Как твои результаты? – спросила она уже в стационарную трубку.

– Никак.

– У меня тоже, – вздохнула Лера.

Оказывается, она писала на бывший Танин адрес в Солнечное с просьбой к новым жильцам переслать письмо старым, если они знают куда. Новые жильцы не знали и вернули письмо по обратному адресу.

– Спасибо, – сказал я, – но ладно, пережил. За полгода можно всё пережить, я спокоен.

– Я, наверное, тоже, – ответила она.

По этому случаю мы решили встретиться и сходить куда-нибудь на моё усмотрение. Если бы я думал ухаживать, предпочёл бы театр, но Лера в моей душе занимала иное место, и я выбрал армянский ресторан. Давно хотел попробовать блюдо под названием тжвжик, да и к музыке Арно Бабаджаняна в последнее время пристрастился, с удивлением открыв целый мир, наполненный вовсе не одними песнями, хотя и песни гениальны.

Мы отлично провели вечер, выпили даже легендарного коньяку, я для разгона сто пятьдесят граммов, Лера – сто. Раскраснелась, стала одновременно разговорчивая и загадочная. И удивила: привык считать её как бы младшей Таниной сестрёнкой, а на самом деле – ровесница, аспирант педагогического института, будущий кандидат наук. Уже преподаёт студентам. К тому же красивая, большие синие глаза…

Добавили «Арарата» и так раскрепостились, что я принялся уверять: знакомства по объявлениям – бред и фигня, потому что люди пишут и читают их не от хорошей жизни. И возможного партнёра, пусть не всегда сознательно, прежде всего рассматривают как средство, болеутоляющее, возбуждающее или какое угодно. А это унизительно – видеть в человеке средство, – и, даже если поначалу отношения радуют, обида рано или поздно вылезет и всё испортит.

– Так что?.. По-твоему, знакомиться можно только весёленьким и счастливым? – спросила Лера.

– Нет, совсем нет. Но пусть это будет… случайно, что ли, когда ты на знакомство не нацелен и думаешь вообще о другом. Вот так вот – р-раз! Как бы из ниоткуда. И ты видишь, какой он есть, не искажённый ожиданиями, фантазиями…

Этот мой «р-раз!», чудом не опрокинувший бокалы, видимо, навёл Леру на собственные размышления, и она сказала: когда сходишь по ком-то с ума и не можешь открыться, понимая, что так не должно быть, остаётся перевести своё чувство в дружеские рамки, а это едва ли не труднее, чем просто забыть.

Тут Лера смутилась и не стала продолжать, а я больше не подливал изумительного напитка. Когда мы вышли на морозец, хрупкий и неустойчивый в этом году, она спросила, хотел бы я заглянуть в один из ближайших дней к Станиславу. Он живёт там же, снова работает переводчиком, только не военным, а литературным, и скучает по прежним временам.

Мы зашли к нему до Нового Года. Стас немного поседел, но в остальном не изменился, Ася не изменилась вовсе, такая же красивая и притворно негодующая по разным поводам. Из лестницы, ведущей на второй этаж, были вынуты почти все перекладины.

– Предосторожность, – объяснила Ася, кивнув на шустрого четырёхлетнего пацана, – вдруг не уследишь, заберётся, свалится. Мы и так залезем, если надо, но, чувствую, и он скоро начнёт…

Парня звали Лев Станиславович, и он поздоровался с нами на трёх языках.

В тот вечер я пригласил Леру к себе, обещав не приставать. Лера поколебалась и поехала. Мы долго разговаривали обо всём, кроме одного человека, решили посмотреть какой-нибудь фильм, и я включил «Пятый элемент», ещё не переведённый на русский. Примерно такой же была и новогодняя ночь, но я, помимо воли, уже присматривался к Лере другими глазами. Заметил, какая она фигуристая при всей хрупкости, каким крутым изгибом талия переходит в бёдра. Длинные пальцы, почти как Танины…