Елена Колина - Ты как девочка [litres]

Тагда я притварюусь што уминя все нармално

Я притваруюсь все нармално а сама думаю пачиму фсетаки уминя нет папы как у других многих дитей.

Это было Мурино письмо, похоже, она написала его сама себе. Но Мамочка развелась с Муриным отцом, когда Муре было чуть больше года. Говорят, человек не скучает по тому, чего не знает. Но письмо написано ребенком лет шести-восьми, получается, Мура сильно переживала… А что, если она до сих пор переживает? Жаль, что я не могу ей немедленно позвонить, у них сейчас ночь.

– Я виновата, что развелась… Я думала, что она не заметила, что я развелась, что она вообще не заметила своего папу, он был такой… незаметный. Для меня, но не для нее. Она, оказывается, страдала, делала вид, что все нормально, а я дура. Самодовольная дура, думала, что все лучше всех знаю и мой ребенок будет чувствовать то, что я хочу, что я считаю правильным. Я виновата.

– Если ты так думаешь, зачем кричишь ей по телефону «Я же тебе говорила!», или «Делай, как я говорю!» или «Я же тебе свою голову не поставлю!». Теперь ты хочешь поставить ей свою голову. Как будто это не ты, а Помидора.

– Я кричу?! Нет. Я не кричу! Это Помидора всегда кричит. А я никогда не кричу. Я кричу только потому, что волнуюсь! …Знаешь, я кричу, а сама думаю: «Вот если бы мне сказали: проползи весь Невский, чтобы у нее все было хорошо! Пусть бы мне сказали, я бы… да!»

– Весь Невский, от Адмиралтейства до площади Восстания?

– Ну да!.. Я бы по левой стороне ползла, там кафе, магазины, в «Елисеевский» можно заползти…

На этом откровения и оправдания закончились, закончилась пятница. Честно говоря, я был рад, что пятница закончилась, потому что я вдруг очень сильно устал от откровений и оправданий. В романах на этом месте всегда заканчивается спокойная жизнь и кого-нибудь убивают или кто-то пропадает, а у нас просто закончилась пятница, мы пошли спать.

Перед сном я посмотрел, что происходит в соцсетях.

Там был ужас!.. Можно сколько угодно восклицать «Ах, почему люди такие злые шакалы?!», но что толку? Людям нравится наброситься всем вместе на одного ослабевшего человека, загнать его всей стаей, посмотреть, как он будет плакать…

Компромат на Клару Горячеву был совсем не убойный: подумаешь, пишет женские истории, подумаешь, отбила мужа, украла ребенка – это же в переносном смысле, она не оказалась убийцей, отравительницей, мужчиной. Не самый горячий компромат, тем более Мамочка не была публичной персоной номер один. Очевидно, в этот вечер не нашлось ничего лучше, никого поинтересней, вот и накинулись на нее. Но Мамочка оказалась отличной мишенью: на нее напали те, кто имеет свой счет к искусству и ненавидит «безвкусные жанры», а также ее же собственные читательницы – поборницы нравственности… Ну, и те, кто любит вцепиться и терзать или походя клюнуть, плюнуть, лягнуть…

Они не знают, спряталась ли Мамочка, закрыла ли глаза, зарылась ли под одеяло, выключила ли Интернет. Но догадываются, что нет, что она сейчас лежит и читает о себе: что ее книги низкопробное развлечение и развращают людей, так как не являются литературой, что она не имеет понятия об искусстве, что виновата в деградации общества… В общем, благодаря Мамочке уровень развития граждан упал ниже плинтуса.

Люди, которые были совершенно равнодушны к творчеству Клары Горячевой, глумились над ее стилем, радостно издевались над ее ляпами… А в такого рода книгах ляпы всегда найдутся! Особенно если выдернуть из контекста. Кто-то написал пародию на ее ляпы – вот, пожалуйста, «у нее была страстная форма попы» и «плавный поворот живота». Мамочка такого не писала, но теперь это запомнится как написанное ею.

Мамочку расстреливали по всем направлениям, писательскому и нравственному. Называли «дельцом от литературы», «писательницей для задолбанных жизнью», восклицали «вот она, оказывается, какая, а ведь пишет обо всем хорошем и добром!», и «а что в ней такого особенного, что была замужем восемь раз?!» и даже «оставьте в покое пожилую графоманку!».

Я понимал, что Мамочка сейчас в соседней комнате, как и я, смотрит в телефон и читает то же самое. Плачет, наверное. За стенкой было тихо. Она не будет громко плакать, чтобы я не услышал и не расстроился.

Предупреждаю сразу – это сон.

– Мамкин! Ты почему без сменной обуви?! – Голос был мягкий, но я все равно мысленно заметался.

Это была учительница начальных классов.

– Я тебя хорошо помню, Андрюша, – сказала она, – ты был хорошенький, как куколка. Плакал, когда читали книжку про птичку… про зяблика. Помнишь, как зяблик замерз?..

Она смотрела на меня ласково, словно я все эти годы не переставал страдать из-за замерзшего зяблика.

– Ну что, Мамкин, работать к нам?..

Глупый вопрос, не поступил же я снова в первый класс.

– Почему такой несчастный вид?.. Веселей, Мамкин! Научись управлять лицом. Учитель должен быть счастливым, иначе ученики решат, что ты неудачник. Вот посмотри на меня: я мечтала о школе, и я всю жизнь в школе. Ладно, Мамкин, не забудь составить списки.

Не понял, чего именно списки, но понял, что я в Аду.

– Ах, какой у нас тут красавец! – Мимо нас прошла девушка, очевидно молодая учительница. Могла бы не называть коллегу красавцем. Она симпатичная, но, на мой вкус, слишком крупная.

– Я не учительница, я школьница, – пояснила девушка в ответ на мои мысли.

Я бы такую развитую школьницу отдал замуж, не задумываясь, чтобы не смущала педофилов.

Школьница улыбалась, я начал улыбаться в ответ, но вовремя вспомнил о своей цели. Мамочка спрашивала, поставил ли я себе цель на год. Я поставил. Моя цель – чтобы меня не обвинили в сексуальных домогательствах в этом учебном году.

– Вас срочно вызывают к директору, – сказала школьница.

Первая мысль любого человека, которого вызывают к директору, это «что я сделал?» и «где мамочка?».

В кабинете Директриса. Она сверхчеловек – нереально быть такой стройной, собранной, светской, красивой, холодной, доброжелательной, пугающе приветливой, с железной волей.

– Возьмете первый класс, – сказала Директриса.

– Я?.. Почему? Как первый класс?! Я не могу первый класс, меня же засмеют, и я очень плохо отношусь к детям, и вообще учитель-мужчина в младших классах – это зашквар…

– Никакого сленга в этих стенах, – сказала Директриса, и я вытянулся и ответил «есть!». – Учительница первого «Б» сломала ногу. У вас университетский диплом. У вас диплом, у нее перелом. Понимаете?

– Первый класс – это просто жесть.

– Я сказала, никакого сленга. Вести первый класс – мужская работа. Вы знаете, какую радость испытывает учитель, когда ребенок научился правильно писать букву «Р»?

– Нет. Но…

– Никаких «но». Вы ведь понимаете, что мы взяли вас по просьбе вашей мамочки? Можете приступать. Методические материалы возьмете у секретаря.