Джон Бойн - Незримые фурии сердца

– Хоть бы в кои-то веки ты не нажрался еще до шести часов.

– И ты бы каждый день нажиралась, если б жила с такой бабой.

Мы с матерью переглянулись, она кусала губы, стараясь не засмеяться.

– Здесь не курят. – Женщина буравила взглядом спутника, доставшего табак и папиросную бумагу. – Ты в поезде.

– Правда? А я думал, в самолете. Сижу гадаю, чего это мы не взлетаем.

– Да пошел ты!

– Дамы вперед.

– Сказано же, здесь курить нельзя! – повысила голос женщина.

– А я и не курю. Просто свернул на потом. – Парень покачал головой и обратился к нам: – И у вас полвека такая же бодяга?

Я на него уставился – он принял мать за мою жену что ли? Не зная, что сказать, я только мотнул головой и отвернулся к окну.

– Нынче в поездах очень удобно, верно? – Мать сделала вид, что ничего не произошло.

– Угу.

– Не то что раньше.

– Да?

– Я уж сто лет не ездила в поезде. Из дома-то я уехала автобусом. На другое не было денег.

– Тогда ты и познакомилась с Джеком Смутом, да? – спросил я.

– Нет, в автобусе я познакомилась с Шоном Макинтайром. Джек встречал его в Дублине. – Мать вздохнула и прикрыла глаза, на секунду переносясь в прошлое.

– Ты давно говорила с Джеком?

– Примерно месяц назад. Собираюсь съездить к нему.

Я кивнул. Каждый из нас подробно рассказывал о своей жизни, но ту почти тридцатилетней давности амстердамскую ночь мы обходили молчанием. Казалось, лучше о ней не говорить, хотя мы знали, что оба были действующими лицами той истории.

– Можно вопрос? – спросил я.

– Конечно. О чем?

– Почему ты так никогда и не вернулась? В смысле, в Голин, к родным.

– А как вернуться-то? Они же меня выгнали.

– Я понимаю, ну а позже? Когда страсти улеглись.

– Вряд ли что-нибудь изменилось бы. – Мать развела руками. – Отец мой был не из тех, кто меняет решение. Мать знать меня не желала. Несколько раз я ей писала, она не ответила. Братья – все, кроме, наверное, Эдди – всегда были на стороне отца, потому что каждый мечтал унаследовать ферму и боялся впасть в немилость. Покажись я на родине, отец Монро вытурил бы меня из поселка верхом на осле. А твой папаша и не думал мне помогать.

– Выходит, нет. – Я ковырял пятнышко на столе, вспоминая нашу давнюю первую встречу в парламентском буфете.

– И самая главная причина – деньги. В то время разъезжать было дорого, а заработанные крохи уходили на жизнь. В отпуск я на пару дней отправлялась в Брей, а уж поездка на юг в Гори или Арклоу [69] Брей – город в 20 км от Дублина, излюбленное место дублинцев для поездок в выходные; городки Гори и Арклоу находятся примерно в сотне километров от Дублина. была настоящим приключением. Потом я стала ездить в Амстердам. Но я не особо горевала по родным местам. Все осталось в прошлом. Я и не думала возвращаться. Не хотела. До сегодняшнего дня.

– Понятно.

Я посмотрел на наших соседей, теперь уже сидевших рядышком. Женщина устало закрыла глаза, привалившись к плечу мужа. Парень ее приобнял и поцеловал в маковку. Сейчас они выглядели идиллической парой с открытки. Не дай бог на рельсовом стыке тряхнет вагон, подумал я, и они снова вцепятся друг другу в глотку. Я улыбнулся и кивнул на них:

– Юные влюбленные.

– Это нам знакомо. – Мать закатила глаза. – Это мы проходили.

После нашей встречи в больничной часовне вновь мы свиделись не сразу. Вполне возможно, что фраза о «горбунье-монашке из общины редемптористов» оказалась случайным совпадением, ведь Чарльз и Мод могли перенять ее от матери отказника – вместе с его крохотным тельцем. А возможно, Чарльз просто своими словами описал тогдашнюю ситуацию. Даже совпадение дат рождения могло быть чистой случайностью. Ведь сколько детей родилось в тот день в Дублине. И все же я мгновенно понял, что это не просто совпадение, что все эти годы мы присутствовали в жизни друг друга, не сознавая, кем друг другу доводимся.

Момент, конечно, был крайне неудачный. Мать, только что потерявшая одного сына, была не готова всего через пару часов обрести другого. Мое предположение ее сразило напрочь, и мне ничего не оставалось, как по телефону вызвать ее невестку и потом на такси их обеих отправить домой. Выждав пару недель (я даже не пошел на похороны Джонатана, хотя очень хотел), я отправил письмо, в котором ясно дал понять: мне от нее ничего не нужно, я не из тех бедолаг, кто через много лет жаждет возмездия за свое несчастное детство. Я хочу просто поговорить, вот и все, хочу, чтоб мы узнали друг о друге то, чего не знали до сегодняшнего дня.

Вскоре она ответила.

Давай встретимся, написала она. И поговорим.

Встречу назначили на вечер четверга в отеле «Басуэллс», что напротив парламента. Весь день я жутко нервничал, но перед входом в бар вдруг совершенно успокоился. Зал был почти пуст, лишь в углу сидел министр финансов и, закрыв руками лицо, ронял слезы в свой «Гиннесс» [70] В 2008 г. в Ирландии назрели финансовые проблемы, в 2009 г. крупнейший банк страны Anglo Irish Bank оказался на грани краха, для его спасения правительству пришлось потратить почти 28 млрд евро, Ирландия буквально рухнула в долговой кризис, из которого пытается выбраться и поныне. . Я поспешно отвернулся, не желая влезать в какие бы то ни было передряги. В дальнем конце зала я разглядел миссис Гоггин (мысленно я все еще называл ее по-старому); я помахал ей, она ответила встревоженной улыбкой. Перед ней стояла уже почти пустая чашка, и я спросил, не заказать ли еще чаю.

– А ты что будешь пить? – осведомилась она.

– Наверное, выпью пива. После дневных трудов меня мучит жажда.

– Тогда я, пожалуй, к тебе присоединюсь.

– Вот как? – удивился я. – Вам светлого?

– Темный «Гиннесс», если не возражаешь. Сейчас мне это нужно.

Я даже обрадовался, решив, что выпивка поможет снять напряжение. Вернувшись с двумя пинтами, я сел за столик.

– Ваше здоровье!

Мы чокнулись, в нарушение традиции не глядя в глаза друг другу. Я не знал, как себя вести. Мы помолчали, затем перебросились репликами о погоде и состоянии занавесок на окнах.

– Ну вот, – проговорила миссис Гоггин.

– Вот, – повторил я. – Как вы?

– С учетом всех обстоятельств, ничего.

– Тяжелая утрата.

– Да.

– Как невестка и внучки?

– Держатся. Мелани молодец. Но я слышу, как по ночам она плачет. Они с Джонатаном друг друга очень любили. Вместе с самого детства, ему бы еще жить и жить. Ты и сам знаешь, каково это, когда близкий человек уходит преждевременно.

– Знаю, – сказал я. Еще в бытность ее заведующей буфетом я поведал ей о Бастиане.

– Время и вправду лечит?

– Да, – кивнул я. – В какой-то момент понимаешь, что жизнь продолжается. И тогда выбираешь, жить тебе или умереть. Бывает, подметишь забавную сцену на улице, услышишь смешную шутку, заинтересуешься телепередачей, и тебя вновь окатит тоской по ушедшему, но это уже и не горе, а, скорее, злость на судьбу, забравшую у тебя дорогого человека. Я вспоминаю Бастиана каждый день. Но уже привык, что его нет. Знаете, когда у нас все только начиналось, привыкнуть к нему живому было еще труднее.