Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

У Ленки заболела дочка, у неё нашли туберкулез. Что такое туберкулез Эрик прекрасно знал, черкизовские дружки возвращались с зоны, кашляли и тихо умирали. На паре таких похорон Эрик был. Ленка вначале не так уж и волновалась, неудивительно, благополучная московская девочка. А Эрик взялся за дело: частные врачи, дорогие продукты и фрукты с рынка, путёвки в Крым, лекарства из-за границы через друзей. Девчонка выздоровела, вряд ли по-настоящему осознав, как серьёзно она была больна, и что для неё сделал отчим, пока мама расслабленно курила в кресле тонкие импортные сигареты с золотым обрезом. Лена начинала серьёзно беспокоиться только, когда речь шла о ней самой. Эрик возвращался с работы, Ленка сразу предлагала ему куда-нибудь выйти поесть. Она целыми днями сидела дома, ей звонили, она что-то организовывала, кого-то звала зайти… Теперь ей надо было проветриться, ужина дома не было. Такими глупостями как еда, ей некогда было заморачиваться. Ленка походила на холёную, ленивую, дорогую кошку, грациозную, полную скрытой энергии, но ко всем и ко всему равнодушную. Время от времени Эрику приходило в голову, что настоящего образования у Ленки нет, она мало читала. Вместо эрудиции у неё одни «понты», она собственно вся и состоит из «понтов», но никому это не приходит в голову. Как она тогда сидела на диване, прямо царица, эта её длинная сигарета, нога на ногу, носком туфли помахивает, изрекает где-то слышанные банальности. А главное, она — лидер, за ней идут люди, даже молодые, особенно молодые прислушиваются. Наверное, и ему она такой «крутой» казалось, а на самом деле… Никчёмный, эгоистичный, неглубокий человек, производящий на людей ошибочное впечатление невыявленной сути. Ленка одаривала своим расположением, снисходила, покровительствовала, приближала фаворитов. Он же сам попался на эти её «понты».

Семейная жизнь стала его разочаровывать, хотя ему было стыдно себе в этом признаться. Опять лажанулся! Внешне всё вроде было хорошо, но ему всё чаще хотелось уйти из дома, укрыться у мамы, уехать одному загород, пойти в компанию к старым друзьям. Ленка капризничала, гоняла его как мальчика на побегушках, если он был у мамы, каждую минуту звонила, просила ехать домой. Как же ему хотелось сказать ей: «Да, пошла ты, Лена. Оставь меня в покое». Ничего этого он ей, конечно, не говорил, не решался. Ленка охватывала его, как удав, требуя всё больше и больше, ничего не давая взамен. Только иногда в постели он вдруг достигал прежних ощущений, которые когда-то околдовали его. Редко, но достигал, хотя Ленка всё чаще рассматривала свои ласки как милость, за которую он ей был чем-то обязан.

Юлька вновь жила с Терри во Франции. Потом Эрику стало известно, что она ушла от мужа и живет с довольно известным журналистом-международником Никитой Богдановым. Дочь была от него далеко, и он узнавал её новости окольными путями, в данном случае через сестру Аллку. Какой-то Никита, Эрик о нём ничего не знал. Уход Юли от Терри его очень огорчил. Парень представлялся ему стоящим человеком, искренне любящим его дочь. Чтобы Юльке не было в Париже скучно, он ей галерею купил, Юлька выставляла русских художников. Бородатые, неопрятные люди вечно жили в их с Терри квартире, по вечерам пили водку, а Терри давали понять, что это и есть «русская жизнь, широкая и страдающая русская душа». Терри вряд ли было приятно такое близкое и долгое соседство с посторонними мужиками, живущими за его счёт в его доме, но ради Юльки он молчал. И вот Юлька от него ушла. Чёрт их этих баб разберёт! Эрик был уверен, что слишком любить и баловать женщину не стоит, она начинает беситься и издеваться. Потом Юля ему объясняла, что Терри с его «надутыми» родителями слишком буржуазны, и она их всех не могла уже больше выносить. Может и так, но всё-таки что-то в Юлиной бесшабашной богемной жизни с обильными возлияниями и ничегонеделаньем, было не то. Она вообще слишком много пила и Эрика это беспокоило, хотя он, разумеется, молчал.

С Никитой они поселились в крохотной квартире с собакой и кошкой. Зимой там было очень холодно, так как счета за обогрев их пугали: денег было совсем в обрез. Юля даже какое-то время, впрочем, совсем короткое, проработала сиделкой у старой богатой тётки. Надо же, и мать её тоже самое делала. Ни на что другое оказались обе неспособны. Промучившись какое-то время в Париже, они вернулись с Никитой в Москву. Эрик ненадолго приезжал тогда в Москву и с Никитой познакомился. Самодостаточный чувак, перед Юлькой совершенно не лебезил, увлечён работой. Особой уверенности, что он так уж дорожит его дочерью, у Эрика не возникло. И правильно он тогда думал: ничего у Юли с Никитой не вышло, она ушла к другому, какому-то Жене, с которым Эрик долго не был знаком.

Семь лет «отказа» слились в странное безвременье: скучная, но ставшая привычной работа в техникуме, пронзительная ностальгия по настоящей науке, когда идеи бродят в голове, но кладутся в закрома памяти на туманное «потом», которое непонятно когда наступит, Ленка, с головой ушедшая в правозащитное движение, в противостояние КГБ, жизнь на посылки из заграницы, беззастенчивую спекуляцию, которую Ленка вовсе не считала зазорной. Насчет Ленкиной «борьбы» у Эрика была смешанное чувство. С одной стороны, вроде благодаря Ленке в их жизни присутствовала авантюра, приправленная постоянной опасностью, но с другой, грядущие неприятности с конторой могли ужасно отразиться на их деле. Не пустят никогда и тогда что? Ленка будет красоваться как «героиня подполья», а он постепенно деквалифицироваться. Она, получалось, в «отказе» живет, а он прозябает. И родные понимают, что он деградирует, жалеют его, но молчат. Дядья скорее всего вообще не врубаются, чего он полез: надо делать своё дело и соответственно быть в ладу с собою. А Юлька? Писюха… распустили… об отце не думала, всю жизнь ему сломала. Ну что ж, Эрик понимал, что и такая точка зрения, хоть невысказанная, может иметь место.

Наконец они уехали. Мама осталась одна, теперь уже совсем. Конечно, была семья двоюродной сестры… Лучше, чем ничего. Был и дядя, мамин брат, но в глубине души Эрик прекрасно знал, что он маму оставляет, не должно так быть, но есть… Это подло, но он идёт на подлость: мать одна, и это факт, что бы он себе ни говорил. Если бы не Ленка, он, скорее всего, всё решил бы по-другому. Уговаривал себя, что со временем он маму заберёт, просто пока надо подождать, сколько ждать он и сам не знал.

Сначала они поехали в Англию. Там наступила череда чествований у друзей-правозащитников, западных журналистов, которым Ленка передавала материалы. Эрика закружило в вихре вопросов, откровенных, насколько позволял его тогда примитивный английский, ответов, рассказов об ужасах «гэбни». Ленка давно не была такой яркой и красивой, она прямо купалась в славе, а Эрик втайне желал, чтобы этот маскарад с «русскими евреями, вырвавшимися на свободу из застенков» быстрее закончился, ему было пора приниматься за дело. Сколько можно валять дурака, он томился всё больше и больше.