Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

Гарри жил в квартире у родителей, было лето, Яна с Тадеушем были на даче. Он позвонил Марине вечером… Она сразу по голосу догадалась, что он изрядно выпил:

— Марин, ты одна? Что делаешь?

— Да. Ничего особо не делаю. А что? У тебя что-нибудь случилось?

— Ну, с чего ты взяла? Ничего у меня не случилось. Всё в порядке. Почему ты спросила?

— Тогда я не понимаю, почему ты звонишь?

— Просто так…

— Ой, не выдумывай. Ты мне никогда просто так не звонишь. Хочешь приехать?

— Хочу. Ты одна?

— Одна. Была бы не одна, не приглашала бы. Что с тобой всё-таки?

— Алэна уехала. Я тоже один. Ладно, я выхожу, беру такси. Купить что-нибудь?

— Что ты имеешь в виду? Ты голодный?

— Голодный и выпить хочу.

— А может тебе хватит?

— Марин, послушай, никогда мне не говори, что мне делать, я не люблю. Я сам знаю, когда мне хватит. Ты поняла?

— Гарри, не надо так со мной разговаривать. Не хочешь — не приезжай. Ты мне позвонил, не я — тебе.

— Ладно. Забудь. Я через полчаса буду.

Минут через сорок Марина услышала, как в её тёмном и тихом дворе сильно хлопнула дверца машины, и в подъезде заработал лифт. Гарри стоял в проёме раскрытой двери в расстёгнутой рубашке, мятый шейный платок, в руках початая бутылка коньяка и небольшой торт. Марина добросовестно пожарила ему омлет с консервированными шампиньонами и варёной колбасой. Внезапно она поняла, что тоже хочет есть. Она нарезала сыр, выложила виноград и разложила по тарелкам толстые куски омлета. Гарри много пил, шутил, что-то рассказывал о работе. Потом сел в маленькое кресло и закурил трубку. Марина и раньше видела мужчин, курящих трубку. Но Гарри курил трубку так изящно и органично, что Марине показалось, что они сидят не в её крохотной квартирке на окраине, а где-нибудь в коттедже у моря в Нормандии или Бретани. Она там никогда не была, но Гарри виделся ей не обычным московским дядькой средних лет, а европейцем. В нём было что-то странное, необыкновенное, нездешнее. Она выпила несколько рюмок и почувствовала, что голова её предательски закружилась. Прежде чем полностью себя «отпустить», Марина ещё успела иронично подумать, что она «специалистка» по «иностранцам». Нечто подобное привлекало и в Георге. Но что из этого вышло? Пока Гарри был с Алэной, она не воспринимала его как «объект», это было бы неправильно, но сейчас… Он был ничьим и поэтому она решила не теряться, а там уж как получится. Красивый, стильный, привлекательный мужик, хотя она его совсем не знает.

Гарри расслабился и долго рассказывал Марине о своей любви к Алэне:

— Маринка, понимаешь, это такая девочка… Такая девочка… Она бывает прозрачна… Она природна, как ручей, как ветер. Сколько в ней естественности, которую мы здесь не видим. Она — ребёнок, я не мог её обманывать… Она права, я ей не нужен… Она права, у неё вся жизнь впереди, но я-то как буду жить… как я без неё? Я ни с кем теперь не смогу. Марин, я знаю, ты меня понимаешь. Скажи, Марин, понимаешь? Ты совсем другой тип женщины, ты способна меня понять, ты такая же как я… Понимаешь, о чём я?

Марина не понимала, и даже не старалась слушать этот пьяный монолог, жалостливый, бессвязный и пошловатый. Алэна ребёнок? Как бы не так. «Девочка» нашлась! Ей почему-то были неприятны слезливые излияния взрослого мужика, который глупо увлёкся молоденькой девчонкой, годящейся ему в дочери. Что уж такого интересного он в ней нашёл? Провинциалка. Чёрт их, этих мужиков, поймёшь. Впрочем, мужчинам следует говорить то, что они хотят услышать… И Марина сказала ему:

— Гарри, ты благородный человек. Ты прав: пусть она живёт без тебя, ищет свою любовь. Зачем ей мешать. Ты, с твоим опытом, наверное, нуждаешься в другой женщине. Прошло бы несколько лет, и тебе бы первому стало с ней скучно. Не потому что она глупа, а потому что вы с ней находитесь на разных этапах жизни. У тебя уже ничего не может быть просто. Разве тебе было бы достаточно просто поездок, ресторанов, секса? Нет. Ты, милый, и сам себя не знаешь, не чувствуешь себя до конца. Я вот могу тебя почувствовать, потому что я — женщина, а она, как ты говоришь, ещё девчонка, что с неё взять. Вы с ней разошлись во времени. Не расстраивайся, милый, всё пройдёт, всё будет хорошо.

Марина и сама не заметила этого слова «милый». Всё оказалось не так уж сложно: через час она уже лежала с Гарри на расстеленном диване, совершенно голая. Он плакал у неё на плече, потом утешился, после любви сразу заснул, смешно причмокивая и горестно вздыхая. Марина смотрела на его правильное, красивое лицо, неуловимо по типу похожее на Алена Делона: та же смесь мужчины и мальчика, опыта и наивности, вероломства и привлекательности, предательская обольстительность вечной, культивируемой молодости, и звериный, но привлекательный эгоцентризм Нарцисса. Хорошо, что Алэна уехала. Скатертью дорожка.

Марина помнила, что за весь вечер Гарри говорил только о себе, ни разу не задав ей ни одного вопроса про неё саму, про Георга, про сына. Она вообще мало говорила, Гарри не так уж были нужны её разговоры, ему надо было самому говорить, бесконечно повторяя одно и то же, снова и снова, не нуждаясь в её реакции. Он эгоистически использовал её как транквилизатор, как таблетку, которая принесла бы ему облегчение, но не более. Марина думала, а что дальше? Гарри ей нравился, упускать его она не собиралась, а там… Там видно будет. Главное, он талантлив, рядом с талантом быть так приятно. Андрей вроде тоже считался талантливым, но это не то… Андрей — хороший мастеровой, но без полёта, а вот Гарри… Что-то такое в нём чувствовалось.

Общие знакомые приняли, что Марина теперь с Гарри. Они даже вместе на нескольких фильмах работали, хотя такое удавалось редко. Иногда Марина себя спрашивала, а хотела ли она действительно, чтобы он был её мужем: честь по чести — ЗАГС, свадьба, смена фамилии? Да, это было бы неплохо, но представлялось таким несбыточным, что Марина привыкла любить своё одиночество. Гарри сразу дал ей понять, что самое для него страшное в отношениях — это ущемление его свободы, навязываемая ответственность, ненужные ему обязательства. Он уезжал, приезжал, жил с родителями, с Мариной, в Доме творчества в Болшево, ездил на съёмки, пропадал надолго, не звонил, не отвечал на звонки, не желал отчитываться о том, где он, как проводил время, с кем…

Маринин сын, сначала подросток, потом юноша, в грош её не ставил, а если ему было нужно внимание, деньги или возможность отдохнуть, всегда ехал к бабушке с дедушкой, где встречался с отцом. С матерью у него установились отношения поверхностные: он не обращал внимания ни на её работу, ни на личную жизнь, ни на неё саму, взамен ожидая того же от неё. Это происходило даже не от отсутствия любви или уважения, а скорее от отсутствия интереса к её персоне. Когда Марина стала жить с Гарри, он мог хотя бы попытаться стать для парня близким человеком, но не пожелал взваливать на себя такое муторное и неинтересное ему дело. Мальчишка не был его заботой. Когда они жили вместе в Марининой квартире, иногда это продолжалось месяцами, иногда всего несколько дней, Гарри относился к ней замечательно: духовная близость, общие друзья, проникновение в интересы друг друга, нежность, долгие доверительные разговоры, секс… Марина привыкала: рядом был муж, так она про Гарри и думала, беря на себя заботу о его родителях, которые тоже, казалось, принимали её как родную. А потом раз… и всё: Гарри исчезал без малейшего намёка на то, когда снова вернётся. К английской жене Марина его не ревновала: её как будто бы и не было в их жизни, слишком всё это было далеко, в другой жизни. Зато, когда он уезжал, Марина очень быстро приспосабливалась быть одна: нет ни стирки, ни готовки, ни скучноватых семейных вечеров или воскресных походов к родителям.